иероглифа «Дао»: веер был ветхий и кое-где аккуратно подклеенный на сгибах.
— Ты, должно быть, очень занят, не трать на меня время.
Олежень в это время уже энергично махал рукою прислужнику. Прислужник в прозрачной косоворотке и коротком, не очень чистом переднике неспешно двинулся к столику.
— Аллах с вами, наставник! Есть типа время для дел и есть время для трапезы.
Даос согласно кивнул
— Что изволит откушать преждерожденный-ага? — осведомился прислужник, сверху вниз глядя на Олеженя.
Олежень вопросительно посмотрел на даоса.
Тот улыбнулся:
— Ты же звал разделить с тобой твою трапезу…
— А… Принесите нам пилав.
Прислужник небрежно кивнул и отошел.
Даос Фэй-юнь проводил его взглядом.
— Мы продолжим нашу трансляцию после очередного выпуска асланiвських новостей, — радостно поведал между тем на весь шинок с экрана телевизора диктор. Олежень вместе со стулом немедленно развернулся в его сторону.
Подростки с кинжалами, торопливо допив пиво, слаженно стукнули кружками об стол и, со смаком плюясь по сторонам, удалились из шинка. Новости их явно не интересовали.
Диктор порадовал собравшихся сообщением о злодейском покушении воробьев на жизнь некоей старушки, имевшем место в городском саду имени Тарсуна Шефчи-заде; затем на экране появился начальник Асланiвського уезда многоуважаемый Кур-али Бейбаба Кучум, бесстрашный спаситель бабушки от пернатых разбойников. Кучум приветственно, обнадеживающе улыбался; у него было честное, несколько невзрачное и слегка утомленное лицо пожилого добросовестного работяги. «Не хотите ли вы, драгоценный начальник, сказать несколько слов нашим зрителям?» — приторно улыбаясь, спросила Кучума асланiвськая красотка и подсунула ему под нос микрофон. Кучум отряхнул руки, видимо, запылившиеся во время битвы с воробьями, и мужественно глянул в объектив. «Я моя и моя администрация завжды стояли и стоять будем на страже интересов народа и его безопасности. Мы убережем народ и от неразумного скота, и от стихийных бедствий, и от алчных внешних стай, жадно разевающих свои ненасытные рты на богатства нашего исключительно плодородного и промышленно развитого уезда. Эти стаи, конечно, хитрее и страшнее воробьев. Но с ними у нас, иншалла, и разговор будет иной».
Далее диктор пригласил посозерцать черепа, представляющие несомненную историческую ценность, — о захватывающих обстоятельствах их находки близ городской помойки поведал, возбужденно размахивая руками, юный участник древнеискательского кружка по имени Гасан, веснушчатый румяный подросток лет пятнадцати.
Потом промелькнуло изображение громадной, похожей на судорожно вытянувшуюся анаконду зурны, рядом с которой на лестнице-стремянке стоял ее лысый создатель, ковыряя инструмент отверткой и что-то невнятно бубня себе под нос, — во всяком случае, расслышать его был не в силах, похоже, и бравший интервью корреспондент. Затем кадр снова сменился.
— Сегодняшний день, — несколько нахмурившись, продолжил диктор, — ознаменовался и двумя печальными для нашего города происшествиями. Прибывший к нам из Парижа знаменитый в Европе философ и историк, член Европарламента Глюксман Кова-Леви необъяснимым образом исчез по дороге в городской меджлис, где собирался встретиться с представителями кругов асланiвсьской интеллектуальной общественности. — На экране, на фоне охраняемого двумя вэйбинами входа в меджлис, возникло весьма упитанное лицо некоего преждерожденного. «Профессор не прибыл на встречу… — озабоченно кивая, сообщило лицо. — Уже более семи часов ведутся поиски… Профессора сопровождала ассистентка, ордославистка из Франции… Тоже исчезла… Начато следствие… Предпринимаются все меры…»
— Мы настоятельно просим всех, кому что-либо известно… — начал заклинать диктор, а на экран выплыла фотография заезжего ученого. Даос безмятежно глядел в телевизор. Фото Кова-Леви на несколько коротких мгновений сменилось фотографией его ассистентки.
«Да это, никак, Жанна!» — удивленно подумал даос.
— И наконец, немногим более двух часов назад Асланiв был потрясен известием о жестоком убийстве нашего соотечественника, члена Братства Незалежных Дервишей Мыколы Хикмета, — совсем уж траурным голосом объявил диктор. — Тело было обнаружено на бульваре Тарсуна Шефчи-заде, недалеко от дома потерпевшего. Обнадеживает, однако, что рядом случились единочаятели убитого, каковых вернувшийся сегодня из Александрии Невской Хикмет пригласил к себе домой. Они видели убийцу. С их слов в Асланiвськом Управлении Внешней Стражи составлен членосборный портрет. — На экране появилось крупное изображение лица, до странности похожего на Багатура «Тайфэна» Лобо. — Долг каждого подданного, каковой где-либо видел этого человека, сообщить о нем на ближайший пост вэйбинов. Человекоохранительные органы надеются…
— Ну шо, пысака! — раздался вдруг грубый, глумливый голос.
Даос и Олежень в недоумении обернулись.
Рядом с их столиком стоял могучий преждерожденный в черном халате, распираемом объемным животом. Темная курчавая борода лежала на груди, голову увенчивала бледно-зеленая чалма. Красное мясистое лицо указывало на предосудительную склонность к горилке. За мощной спиной топтались еще двое сходного вида подданных. Чернохалатник смотрел на Олеженя злобно и с издевкой.
— Попалси, червь… — Бородатый ткнул в сторону Олеженя толстым пальцем с обкусанным ногтем. — Иблисова дытына… — И он занес свою волосатую лапищу над ноутбуком, очевидным образом собираясь завладеть умной машинкой.
Но на пути лапищи внезапно возник старенький, склеенный на сгибах веер.
— Что ты шумишь, добрый человек? — с улыбкой спросил бородатого бродячий даос.
— От! — отдуваясь, только и смог вымолвить чалмоносец в черном халате, обращая взор налитых кровью глаз на даоса Фэй-юня. Но быстро нашелся: — Ты шо, побирушка, а?! Геть видселя! — И выбросил монументальный, лохматый кулак в сторону доброго лица бродячего даоса. — Ых….
Но в том месте, куда метил бородатый, лица даоса почему-то не оказалось, и кулак, встретив на пути пустоту, продолжил свое поступательное движение, увлекая за собой владельца – бородатый, с превеликим грохотом круша пузом стул, на коем только что восседал даос, растянулся на полу. Фэй-юнь подхватил посох и вскочил упавшему на спину.
— Э! Э! Э! — раздались встревоженные вопли; из глубины шинка быстрым шагом приближался нахмуренный прислужник.
— Торопливость умножает скорбь, — изрек даос, легко вращая посохом и внезапным, несильным с вида тычком отправляя на землю ринувшегося на него другого чернохалатника. — Добрый человек, — сказал он Олеженю, судорожно отбивающемуся сумкой от вцепившегося в его жилетку третьего агрессора. — Кажется, местный пилав не пойдет нам впрок. — Еще один тычок, и пристававший к Фочикяну злодей головой вперед улетел в ближайшие кусты. — Не покинуть ли нам эту юдоль скорби?
Из ближайшего переулка явственно донеслись приближающиеся крики и стадный топот.
— И побыстрее, — добавил даос.
— Ага… — Олежень захлопнул ноутбук, сунул в сумку и повесил сумку через плечо. — За мной, наставник! Даос легкой тенью устремился за ним в призрачный полумрак освещенных редкими фонарями улиц.
— Хде?!
— Та вон! Вон!.. — слышно было сзади.
— А-а-а-а!
Олежень метнулся за угол, оглянулся:
— Сюда, наставник, сюда…
Даос не отставал.
Преследователи, впрочем, тоже. Сзади послышался шум, замелькали огни повозок.
— Кто эти добрые люди? — неотступно следуя за Фочикяном, спросил даос. Непохоже было, что стремительный бег хоть как-то сказался на его дыхании.
