— Это… незалежные… дервиши… — в три приема произнес Олежень, сызнова сворачивая.
Впереди мелькнули огни фар, раздался отвратительный визг тормозов и радостный крик:
— Здесь, здесь!
— Опс… — Схватив даоса за рукав халата, Олежень увлек его за собой в переулок. — Окружают… — Сзади приближался рев мотора.
Даос и Олежень выскочили на небольшую площадь, метнулись вправо – оттуда прямо на них неслась, слепя фарами, повозка; слева также отчетливо слышалось топанье и тяжелое дыхание бегущих.
— Попались… — сокрушенно покачал головой Олежень, переводя дух и отступая к стене. — Простите, наставник Фэй-юнь…
Даос выпрямился и удобнее перехватил посох.
На площадь вырвались запыхавшиеся преследователи.
Две повозки осветили фарами замерших у стены даоса и Фочикяна.
— Ну шо? — послышался знакомый гадкий голос. — Прийихали, хлопчики?
В свете фар возникли приближающиеся силуэты числом больше десятка, впереди – поверженный даосом в шинке бородач. Жертва стула.
Олежень затравленно оглянулся.
— Быстро бегаете… — продолжал бородач, поигрывая внушительных размеров тесаком. — Да не убёгли! Таперича потолкуем?
Даос легким движением руки задвинул Олеженя за спину.
— Знающий не говорит, — с доброй улыбкой заметил он надвигающимся злодеям.
Тут раздался внезапный звон и света стало вполовину меньше. В круг преследователей, небрежно разорвав его – пара злодеев полетела кувырком – вступила новая фигура.
Перед даосом и Олеженем стоял гигант в рваном халате неопределенного цвета, увешанном разноцветными ленточками и небрежно, крупными стяжками, кое-где зашитом. Из халата выпирала могучая волосатая грудь, на коей покоились талисманы в матерчатых мешочках; выше располагалось одухотворенное лицо, средоточием которого были большие, живые глаза, наполненные озорным и чуточку безумным блеском. Буйные власы явившегося были собраны в хвост на затылке и ниспадали на спину. Через левое плечо была перекинута холщовая старая сумка, а на правом преспокойно сидел средних размеров невзрачный попугай и со скукой во взоре наблюдал собравшихся.
Злодеи застыли, пораженные явлением.
— Яки из деяний достойнее других? — громовым голосом вопросил пришедший и указал перстом на даоса и спрятавшегося за ним Олеженя. — Вы! — Всколыхнулись ленточки.
— К-когда умираешь, а язык твой как бы свеж поминанием Всевышнего, — пискнул Олежень.
— А-а-а-а!!! Иблисова дытына!!! — Нервы одного из злодеев не выдержали и он с палкой в руках ринулся на хвостоволосого гиганта, — но тот, не поворачиваясь, нанес бегущему стенобитный удар босой ногой невиданного в природе размера.
— Чти Коран, чти Коран, — назидательно проскрипел попугай.
— Добре, Бабрак, добре, — счастливо улыбнулся гигант и продолжил прерванный допрос: — У чем цель хаджа?
— А… в поминании Аллаха… через посещение Его дома и возбуждение страсти к Аллаху через встречу с Ним, — отвечал Олежень.
Попугай кивнул.
— Осанна! — удовлетворенно заключил гигант и развернулся лицом к нападавшим. Те, будто опомнившись, с неразборчивым ревом кинулись на него.
— Знай, шо суть и цель богопоклонения заключаются в поминании Всевышнего, шо столп веры для мусульманина – намаз, шо цель намаза – поминание Всевышнего… — разъяснял нападающим гигант, сокрушая их ногами и кулаками. Изловил могучей дланью пытавшегося проскользнуть мимо него. Сильно встряхнул, как бы стараясь, чтобы изрекаемые им истины наиболее сообразным образом улеглись в мозгу противника, а затем, обращаясь непосредственно к потрясенному, продолжил: — А цель поста – уменьшение плотских страстей до разумной малости! Уменьшай страсти! Завжды уменьшай! — И потрясенный с протяжным воплем полетел в сторону повозок.
— Наставник… — прошептал Олежень на ухо даосу, — наставник… тут есть дверь, быстрее!
Позади них в стене и впрямь обнаружилась неприметная дверь. Олежень распахнул ее. Закрывая за собой дверь, Фэй-юнь обернулся и увидел, что гигант, отобрав у бородатого главаря тесак, притянул несчастного чернохалатника к себе – ноги бородача болтались в воздухе – и вдумчиво втолковывает ему, периодически встряхивая для убедительности:
— Знай, шо зикр бывает четырех ступеней. Первая – когда он проговаривается без участия сердца. Вторая – когда он бывает в сердце, но не поселяется там и не оседает. Третья…
В чем состоит третья ступень, Фэй-юнь не дослушал, закрыл дверь и припер ее обнаруженным неподалеку внушительным ящиком.
Они оказались в каком-то темном дворе, и Олежень скользнул куда-то вбок:
— Наставник!
Последовав за ним, даос обнаружил, что Фочикян подтягивается на нижних ступенях пожарной лестницы. Фэй-янь легко прыгнул следом. Сумка с ноутбуком колотила стремительно взбирающегося вверх Олеженя по тощему заду.
Через пару минут они уже были на крыше.
Над Асланiвом раскинулось бездонное звездное небо. Легкий ветерок шуршал в кронах каштанов где-то под ногами беглецов – дом насчитывал восемь этажей.
— Переждем здесь, — решил Олежень, усаживаясь у трубы и утирая пот.
— А что это такое было, почтенный Олежень? — спросил даос, опускаясь на черепицу рядом. — Кто этот добрый человек?
— Высокий-то? О, это блаженный суфий Хисм-улла, — улыбнулся в темноте Фочикян, с некоторой опаской проверяя в то же время целостность ноутбука, — Асланiвськая достопримечательность. В высшей степени достойный правоверный. Славен тем, что как бы знает наизусть монументальный труд великого Абу Хамида ал-Газали «Эликсир счастья». От этого и умом типа тронулся. Очень он не любит, когда кто-то не знает «Эликсира». Но тише…
— Аллах Всевышний, ниспошли мне милость в чтении Корана и преврати его для меня в вождя, и свет, и руководство… — разносился внизу трубный глас блаженного суфия, сопровождаемый звучными вразумляющими ударами и неразборчивыми, но донельзя сварливыми репликами попугая по имени Бабрак. — Читайте Коран, ведь каждый произнесенный из него звук будет оценен, как десять благодеяний…
— Нам повезло, — шепотом разъяснил Олежень, — я не раз читал «Эликсир счастья» и до сих пор многое помню.
Внизу раздались пронзительные звуки сирен: к месту, где великолепный Хисм-улла неторопливо и доходчиво толковал Коран, съезжались повозки вэйбинов. Зажглись прожектора. Послышались громкие команды: нарушителей порядка грузили в повозки. Слышно было, как блаженный суфий миролюбиво и даже ласково втолковывает вэйбинам:
— Коран ниспослан для осознания скорби, поэтому, читая его, скорбите. Всякий, обдумывающий обещания, угрозы и приказания в Коране, осознав свою немощность, вынужден будет скорбеть, если он не невежда… — Хлопнула дверца, и речь суфия стала невнятной.
Прошло, верно, с полчаса или больше, пока внизу все наконец не утихло и на площадь не вернулся обычный для этого времени сонный покой. Только тогда Олежень решил, что спуститься вниз будет вполне безопасно.
— Наставник, — сказал Фочикян, отряхиваясь, — спасибо вам… Если бы не вы, я не знаю, чем все кончилось бы…
— Что ты, добрый человек! Благодарить надо досточтимого Хисм-уллу, чье появление было как нельзя кстати. Не причинят ли ему какого зла?
— Не думаю, наставник, он ведь блаженный… Подержат до утра – и отпустят. Однако, время позднее,
