— Вот имя и адрес моего консультанта, — сказала она. — И телефон. Должна вам сказать, что он был очень удивлен происшедшим.
— Должен вам сказать, что я удивлен не меньше… Спасибо, Катарина, вы оказали огромную помощь следствию.
— Теперь я ночи спать не буду, пытаясь понять, какому именно следствию, — сказала Катарина, и Богдану показалось, что журналистка вовсе не шутит.
— Сенсаций тут не будет, — поспешил разочаровать ее минфа. — Мне поручено разобраться с недавним шумным плагиатом… в Мосыкэ.
— А, — пренебрежительно скривилась Катарина, — эти…
— Да, эти. Всего вам доброго. Не смею долее мешать вам наслаждаться… теплом семейного очага.
— И вам счастливо. Звоните, ежели что. — Она неторопливо двинулась к тахте. — Милый! — крикнула Катарина весьма зычно, и через минуту, как раз когда Катарина снова прилегла, дверь открылась, и на пороге возник соборный боярин Гийас ад-Дин. — У нас все, — сказала тележурналистка. — Богдан уходит… Ты проводишь?
— Разумеется, — проговорил безропотный Гийас ад-Дин, и Богдана снова покоробило; Шипигусева опять показалась ему самовлюбленной, бессердечной курицей. Ежась и стараясь более не встречаться с нею взглядом, он торопливо вышел из комнаты, стискивая в кармане драгоценную дискету.
Соборный боярин, не так давно еще устойчиво пребывавший на грани жизни и смерти, радушно проводил Богдана в прихожую, потом – до самой входной двери, и Богдан честно и смущенно шел за ним как привязанный; но когда ад-Дин снял с вешалки изящную Богданову доху на искусственном меху и попытался помочь ему одеться, минфа не выдержал.
— Простите… — пробормотал он, буквально вырывая доху из рук пожилого члена Собора. — Как можно… Так нельзя…
Худой и седой боярин внимательно посмотрел на Богдана, и в уголках его глаз собрались смешливые морщинки.
— Боюсь, преждерожденный Богдан Рухович, — негромко проговорил он, — что у вас создалось несколько превратное впечатление. Катарина действительно чудесно заботится обо мне. Действительно. Не представляю, что бы со мной было, если б она не бросила на время работу и не переехала сюда. А то, что она меня гоняет в хвост и в гриву… молодец. Все поняла, умница моя. Если бы я лежал, а она вокруг меня носилась, я бы, наверное, так и не встал. А вот когда я ухаживаю за ней… я чувствую себя здоровым, сильным, полноценным… мужчиной чувствую. Хозяином. Я даже домработнице приходить не велел… Когда сам ухаживаешь за любимым человеком, сил прибывает не в пример более, чем когда любимый человек ухаживает за тобой. Я даже думать боюсь, каких усилий ей стоит вот так лежать, как ей надоело притворяться… Она страшно деятельная женщина, страшно самостоятельная, вихрь просто, смерч… в какие только не попадала переделки со своей камерой… обвал в шахте, пожар на танкере…
— Господи, — потрясение пробормотал Богдан. — Как просто!
— Очень просто, — сказал соборный боярин Гийас ад-Дин и протянул ему руку на прощание. — При случае будьте добры передать мою благодарность вашему другу. Тому, что снял меня с карниза.
— Передам, — от души пообещал Богдан, берясь за меховую, зимнюю шапку-гуань. — Непременно передам, прер еч Гийас.
“Люди разные, — думал он, прогревая мотор «хиуса». — Разные… Но плохих – нет. Есть лишь непохожие на меня. А если вдуматься… не очень-то и непохожие. Все хотят примерно одного, хорошего хотят. Доброго, правильного, только добиваются этого поразному, потому что сами разные, так что не вдруг поймешь…”
Отчего-то ему было радостно.
— …Тебе это кажется странным?
— Более чем странным, Фира! Невозможным! И ладно бы еще я, я в этих делах профан… Я же заехал в Управление, проконсультировался… специалисты в один голос говорят: это невозможно! И тут же оговариваются: раз это все-таки произошло, стало быть, это возможно, но о-очень редко… А на самом деле это же прямой повод для внутреннего расследования. Мой звонок Катарине спровоцировал ее интерес к этому делу. И к ней же, в ее же “Керулен” загадочным образом попадает текст предписания, которое мы – и я в том числе, между прочим, опять я! — разослали по всем подразделениям буквально через несколько часов после ареста Сусанина и исчезновения Козюлькина. Если бы предписание попало к кому-то иному, он бы даже не понял, о чем речь. Но нет – именно Катарине, которую я своими вопросами навел на тему! Причем Шипигусева получила этот текст не сразу, а на двое суток позже. Словно сеть двое суток думала, вывалить его на Катарину или не стоит. И обратного адреса никак не проследить, пробовали сейчас… Будто из нашего же Управления и отправили. Я в этом деле по шею. Может, именно поэтому Раби и поручил его мне?
— Значит, ты вне подозрений…
— Да это-то ясно! И все же утечка беспрецедентная, и косвенным образом, совершенно необъяснимо, я с нею явно связан. Ты понимаешь?
— Иншалла…
— Иншалла-то иншалла, я согласен, но расхлебывать мне самому. Еще слава Богу, там самая-то существенная часть текста запорчена… Но я все думаю – может, и не только к Катарине наше предписание прилетело? Потому мы этих троих и найти по сию пору не можем? Кто-то получил…
— Что?
— Прости, родная… даже тебе не могу сказать. Порядок.
— Не можешь – не говори.
— А есть другая возможность, еще страшней… Ладно. Завтра мне придется сорваться в Мосыкэ, но это ненадолго, на денек… Ты тут справишься?
— Попробовала бы я не справиться.
— Спасибо. Ты такая славная…
— А Жанну ты как называл?
— Фиронька…
— Все, молчу, молчу. Не сердись, любимый, Обними меня.
— Фира…
— Да. Вот так. Вот. Да.
— Девочка моя…
— Я так соскучилась, Богдан. Так соскучилась… О!!
-Господи, какая ты нежная…
— Потому что это ты…
Комната, как шхуна, плыла в полуночном океане; широкая зыбь качала стены, потолок мотало, словно палубу в шторм, и далекий ночник огнистой тропической медузой летал на волнах, то взмывая, то рушась…
…Снаружи, словно артель вкрадчивых кровельщиков, по железным подоконникам вразнобой подстукивала капель.
— Опять тает…
— Пусть тает. Мне так хорошо с тобой, жена…
— А я… я просто счастлива. Так счастлива, что даже страшно. Ты очень изменился.
— Не бойся.
