— Ну, так смотря какого человека…
— А, ну да. Понимаю. Продолжайте, пожалуйста.
— Нет-нет, это очень важно. Те, кто живет обычной жизнью, по обычаю, для семьи да для государства – им и не нужны их права. Они и так в безопасности… тянут свою жизненную лямку безбедно – как листья неживые по течению плывут. Нужно защищать права тех, кто переступает! Иначе их опозорят, затравят, лишат возможности совершать поступки!
— То есть преступления?
— Ну… если вам угодно это называть именно так…
— А вам угодно называть именно иначе, я понял. Продолжайте, пожалуйста.
— Да, так о чем я… А! Я считал себя должным, обязанным совершить поступок. Помочь хемунису избавиться от их страшного морока хотя бы и против их воли, но… как бы это сказать… Самому совершать уголовно наказуемое человеконарушение мне совершенно не хотелось.
— Это я прекрасно понимаю.
— И своих единоверцев так подставлять я тоже был не вправе, я прекрасно отдавал себе в этом отчет.
— Это делает вам честь.
— И тут… Мы были с Сахой в сауне… знаете, это вроде русских парных, только не русские… и он рассказал, что у него появилось недавно несколько замечательных новых помощников. Один из них, как он сказал, прежде был связным между ним и каким-то из его деловых партнеров в Александрии, но там дела то ли разладились, то ли сам этот связник с сотоварищем не ужился… в общем, он переехал в Мосыкэ.
— Очень интересно. Ваши отношения с Сахой, я смотрю, все же довольно близки.
— Чисто приятельские, уверяю вас! Никаких общих дел, просто по старой памяти раз в месяц- полтора мы потели вместе… ну, разве что пару раз он мне по льготным ценам песцов подбрасывал…
— Ах вот как. При ваших-то доходах…
Баг у “Керулена” на миг оторвался от дисплея и с неприязнью покосился на Великого Кормчего.
— Денег много бывает именно и только у тех, кто умеет их беречь и тратить один лян там, где неделовой человек потратит два! И ведь я же не знал, что эти песцы человеконарушительные!
— Само собой.
Баг вновь уткнулся в экран.
— Вот он и говорит: исполнительные такие, без предрассудков… Главным у них тот бывший связной, а двое других – они тоже александрийцы, но сюда переехали…
Богдан внутренне подобрался.
— Без связей местных, без родни, без тайных мыслей… Чудо, а не помощники. Никто их тут не знает, и нет у них в здешних сплетениях ни малейшей своей корысти – все для дела, все для начальника… И познакомил меня. Связник-то этот как раз подошел, тоже с нами парился.
— А кто еще с вами тогда парился?
— Втроем. Клянусь, втроем.
— Продолжайте, пожалуйста.
— А дальше… Как вы, православные, в таких случаях говорите: лукавый попутал…
— А вы, баку, как в таких случаях говорите?
Великий Кормчий запнулся, пытаясь найти равновесный оборот. На лице его отразилась растерянность.
— А, верно, нету такого… Наверно, надо так сказать: воспользовался случаем. Подвернулся случай… Поймал судьбу за хвост… Нет… погодите. Наоборот. Неудачно вложился… Залетел…
Некоторое время Великий Кормчий с отсутствующим видом беззвучно шевелил губами.
— Нету, — с искренним изумлением подал он голос вновь. — Надо же… Никак не сказать.
— Ладно. Простите, что сбил вас с мысли.
— Да-да. Я все помню… Этот человек, бывший связник, в какой-то момент остался со мной наедине. И вдруг сказал: он давно в глубине души исповедует идеалы баку и рад случаю узреть так вот запросто Великого Кормчего Небесной Ладьи Ра… И заявляет, что готов передать себя в мое полное распоряжение. Причем и за друзей своих из Александрии поручился.
— Ага.
— Это был такой соблазн. Понимаете? Страшный соблазн. Поручить священное дело изъятия помруна из его дурацкой пирамиды и захоронение его пришлым, никому тут не известным людям, да еще и связанным, скорее, не со мной, не с баку, а с Сахой…
— Очень человеколюбиво. То есть ежели дело бы как-то всплыло, виноват оказался бы Саха… торговец, как вы думали. Не слишком-то чистоплотный торговец, который польстился на ценности гробницы… А вы – в стороне.
— Н-ну… примерно так. Но ведь цель-то какова была!
Баг, не поднимая глаз, шумно вздохнул и закурил. Богдан понимал, что друг краем уха прислушивается к этой исповеди и у него явно кулаки чешутся накостылять Кормчему по шее. Это по меньшей мере – по шее…
Богдан показал Кормчему фотопортрет Кулябова.
— Этот?
— Да, он…
— А вот этих вы встречали? — И на стол перед подданным Подкопштейном легли фото двух других опиявленных. Великий Кормчий внимательно, чуть щурясь, всмотрелся и отрицательно покачал головой.
— Нет, с этими я никогда не встречался.
— Хорошо. И что было дальше?
— Дальше… Я седмицы две колебался. Как-то на душе кошки скребли… Но не устоял. Не устоял. Такой случай! А когда я узнал, что Кулябов снял квартиру рядом с пирамидой – я понял, что это указующий перст Ра. Ладья поплыла…
— Давно вы это поняли?
— На прошлой седмице… во вторницу. Я намекнул этому… — Кормчий шевельнул пальцами в сторону лежащей на столе фотографии Кулябова. — Он был в восторге. Он полностью меня поддержал. Он словно бы ждал этого разговора, словно был готов к нему, и я подумал, что мысль украсть и похоронить Мину и ему в голову приходила… а значит, и не только ему, значит, многим ордусянам это по душе, только они не решаются или возможностей не имеют… Мне выпала счастливая и великая судьба сразить дракона!
— О!
— И когда скончался Худойназар Назарович, я понял, что час пробил.
— Понятно. Но вот что скажите мне, Егорий Тутанхамонович… Я все, что вы рассказали, понимаю. Принять или одобрить – вы уж простите, никак не могу… но понимаю. Одного я не понимаю. Зачем было бросать гроб на улице? Ведь если бы не это, хемунису нипочем не догадались бы так быстро, что похороны Нафигова – это еще и похороны Мины…
Красивое лицо Великого Кормчего страдальчески перекосилось.
— Понятия не имею! — с болью сообщил он. — Понятия не имею! Помощничек… такую глупость сделать! У меня просто душа в пятки ушла, когда я услышал по радио… И я его, помощничка этого, ведь не видел больше, так что и спросить не мог, с какой такой радости он, по сути, дал хемунису знак… — Кормчий запнулся, а потом наклонился через стол к Богдану и доверительно сообщил: – А ведь поначалу я, My Да, еще и обрадовался. Когда хемунису заявились… Я сразу сообразил, что они потребуют открыть гроб. Мне бы сразу это сделать – они бы ушли… А я решил их опозорить вконец. Чтоб они скандал перед камерами устроили из-за гроба, чтобы вдоволь накричались, чтобы на нерв все изошли… Я-то знал, что в конце им уступлю – и в гробу не будет их проклятого помруна! Что мне стоило им сразу уступить…
Он подпер щеку кулаком и умолк. Богдан несколько мгновений поразмышлял, что бы еще спросить, — но все казалось предельно ясным. То есть с Кормчим все казалось предельно ясным. Дело же в целом по- прежнему пребывало в полном мраке. Одно было ясно, пожалуй – Кова-Леви тут ни при чем. Не он обезьяна.
И не Анпичментов. В этом Богдан тоже рискнул бы поручиться.
