знакомые, я бы подумала… Но знакомых не было.
Просто так.
Разве бывает что-то просто так?
Я старалась не приближаться к нему ближе, чем на вытянутую руку. Сначала в автобусе. Потом в метро.
Он жил рядом с метро. Всего пять минут ходьбы. На одиннадцатом этаже. Налево от лифта. Налево во внутреннем тамбуре. Квартира 221.
Я скинула туфли и поставила сумку на деревянную лавочку с низкой, сантиметров пятнадцать, спинкой. Достала флешку и осмотрелась. На улице сияло солнце. Он не включал свет. Когда я сжала в ладони флешку, пошел по коридору. Тут было две комнаты и широкий, почти квадратный коридор. Он молчал. Остановился, кивнул на компьютер на коричневом столике. Я прошла и села. Комп был включен.
На экране — десятки фраз, стихов, фигур и лиц. Столько не может поместиться на экране 17’’. Но оно там. Сзади, спереди, переплетаясь. Я смотрю и читаю. Замерев. Глупо.
Я вижу лица сквозь фразы. Какие-то даты, цифры — не банальные, не знакомые — вдалеке. Это все тут. Просто картинка. Живая. Объемная. Не понятно, только, зачем…
Я потянулась к системнику, вставила флешку. Когда он оказался рядом, закрыла глаза, тихонько отодвигаясь на колесиках кресла. Только не смотреть на него…
Проверив флешку на вирусняк, ушел.
Исчез.
Испарился.
Дематериализоваться.
Как я и хотела.
8
— Тебя вчера видели с уродом. На улице у остановки.
Я ударилась затылком о стальной столб остановки и закрыла глаза. Потом еще раз. Черт…
— Кто видел? — Спросила я.
— Не знаю. Макс сказал, что вы поболтали и вместе ушли. А кто ему сказал, я не знаю.
Я открыла глаза и посмотрела на Аньку. Она курила. Я вдыхала ее дым. Ее пошлый ментол и старомодный никотин. Черт…
Я ухватила зубами заусенец. Перегрызла клыками. Посмотрела. Подцепила ногтями.
— Не расскажешь? Интересно же!
Из под заусенца показалась капелька крови. Сразу большая. Будто ждала, томилась до времени, когда станет возможным пролиться. Я засунула палец в рот и посмотрела на Аньку. Все мы стареем и кровоточим.
— Нечего рассказывать. Мы не вместе ушли. Я поехала в интернет-кафе, а он куда-то еще.
Потом мы сидели на наших кроватях и читали, выписывали, читали, выписывали… Новая брошюра, новая книга, новый автор… читали, выписывали. Когда пришел Макс, я стояла на карачках над всей макулатурой и тянула спину. То есть, заходя, он видел мой зад, направленный аккурат на входящего. Наверно, это и заставило его рассмеяться. Анька зубрила философию. До того, как он вошел.
Она посмотрела молящим взглядом. «Смойся, пожалуйста» — говорил этот взгляд.
Надев кофту и туфли, захватив лекции, я вышла. В общем-то, им было все равно. Они уже не видели меня. Где-нибудь посижу на улице.
Было тепло и тихо. На территории полно народу. Лавки заняты. Низкое солнце за облаками. Еще светло, но уже вечереет. В низу живота тянет. Хочется сесть.
Я искала глазами знакомые лица. Зацепиться за кого-нибудь и провести эти пару часов. В сумке на плече сложены лекции. Но здесь и сейчас, в тихом финиширующем дне, хотелось легкости в мыслях. Дать отдохнуть голове. Просто, отдохнуть.
— Привет, Лидок. — Прошли мимо две сокурсницы.
Я кивнула и улыбнулась. Пошла вперед, чтобы не стоять на месте. Беспризорщина какая-то…
— Лида! — Послышалось слева. Я обернулась. — Ты куда? Иди к нам!
На белой лавке, на всех ее частях: и на сидушке и на спинке, сидела кучка ребят. Здесь был Лешка и Олежек. Здесь был бугай, которому урод писал курсач. Здесь были две совсем незнакомые девчонки.
— Мы в Винстрим собираемся. Пойдешь с нами? — Спросил Лешка.
Я кивнула. Девушкам вход бесплатный. Всегда. И за это я тоже люблю Винстрим.
Я могу прийти, послушать музыку, потанцевать, поболтать со знакомыми. Я могу просто прийти. Мне не обязательно тратить кровные. Если кто-то хочет меня угостить, он угощает. Я не против. Это просто. Если ты одинокая и симпатичная, всегда найдется кто-то желающий тебя угостить. И если этот кто-то посчитает, что заработал исключительное внимание, сокурсники объяснят, что он ошибается. Это просто.
Если не думать об этом.
Мы были внутри, мы сидели, пили, закусывали, танцевали. Мы болтали и смеялись. Я смотрела на Лешку, прося взглядом отцепить от меня пристающего бугая. Андрей его зовут. Да.
Жуткий транс сменила новая Мадонна. Медленная Мадонна. Вечная Мадонна. Мадонна, пишущая сказки для детей.
Поднявшись и обойдя стол, Лешка наклонился и протянул руку. Взял меня за запястье. Вытянул на волю.
— Я боюсь его. — Сказала я, оказавшись в его руках. Мы отошли в толпу. Розовые, зеленые, сиреневые фигуры и лучи бегали по лицам и полу. Пахло кондиционированным воздухом и дискотечным дымом.
Он не ответил. Просто обнимал, двигаясь. Его дыхание щекотало лоб и висок. Он был знакомым и теплым. Он был своим.
Когда тебя обнимает кто-то теплый и свой, сильнее всего чувствуешь одиночество. Чувствуешь глупость этого одиночества. Его ненужность. Его бесполезность и болезненность.
Когда тебя обнимает кто-то, кому ты доверяешь, кого знаешь не первый год и кому нравишься, многое становится проще.
Когда тебя обнимает кто-то вроде Лешки, ты не хочешь больше быть одна.
Когда ты все это чувствуешь, кажется, что вполне можешь любить этого кого-то.
Но из-за чего хочется реветь, я не знаю. Возможно, из-за месячных…
Он водил ладонью по спине, чуть сжимая пальцы. Градусов на пятнадцать, не больше. Кажется, по- другому он, просто, не мог. Проведя носом по лбу, поцеловал бровь. Когда пальцы сжали подбородок, поднимая лицо, я открыла глаза. Я могла отклониться. Могла отвернуть лицо. Так уже было.
В тот вечер он, лишь, прижал меня к себе. Поцеловал лоб там, где начинаются волосы. И сказал: «Прости».
Я казалась себе ребенком. А он казался кем-то незаслуженно обиженным. Тогда нам было по семнадцать. Мне казалось, что никто кроме меня не встречал в жизни такого понимающего семнадцатилетнего парня. Но я не могла ему ответить. Хотя, очень хотелось.
