он как славянка сударь Смит не всё напишете в письме на это Пушкин отвечал его штаны как каланча лицо целковый по ночам да говорю вам что не всё и стали сеять все овёс проходит час проходит год собачка быстро подросла стояла бурная погода в кругу крестьянского села могучий панцырь был утыкан шмелями плавунами и львами собачка лает спят коты и англичане спят с усами в одном окне лишь виден мир стригла там свечка умных рыб Уральская местность. Ад.
Голос на крылышках. Что ты ласточка как хорошо поёшь сердцу больно. И поздно заснул. Я отчаянно дремала.
Плебейкин. Хорошо Варварова я тебя полюбил. Ты у меня одна.
Робеспьер Робеспьер Катенька и всё прочее такое сам поймёт Греков. Замёрзала крепость наша вся как есть кусочек. Ну ладно я пойду.
Они (дуэтом). Иди иди и пр.
Варварова. (отодвигаясь на скамейке). Плебейкин зачем ты ко мне всё ближе садишься — я ведь не мышь — что ты?
Плебейкин. Правда не мышь.
Варварова. Что ты опять ближе садишься — ведь я не гусь.
Плебейкин. Правда не гусь. Я тебя люблю, дай я тебя поцелую.
Погодя пришёл и Ненцов. Все они очень рано ушли.
Черти кашу из кружек варят.
Песня пока каша варится Григоров стоял взволнован и скучая он много горевал как утка вековая он зыбких шашек тень ему б учиться день слагая травы черепа кусты и горсти комаров меньшую жилу и сухие кости уж в отдалении текла Печора нездешняя кровей свекровь там путник спутника терял мужские холмы озирал Минин. (в платах). Готова ли каша?
Пожарский. (оттуда). Собачка собачка, поди-ка сюда. У борзый пёс — совсем как ложка?
Греков. Ты ли спал?
Ненцов. Я в общем спал.
Песня пока каша варится, а все остальные может вяжут чулки окрестный воздух был жуком а очи едким пузырьком девица скажет вестник скал сияя пальцем от тоски и собирая сдохший вереск шумит в прилежные пески они её болезни гордо скажут лепестки и существует Припять в окне он видит за избой стоит пылающий бизон и свечка острая горит уже сидел Рабиндранат Тагор он грустно молвил шляпа тина уж утопая в волнах ледяных ему несли любви кафтан а он как граф в реке потонет прошли семейные недели он дикой куклою лежал из револьвера не стреляя её он робко пожалел он одеялом вспять лежал на нём посмертные доспехи висят печёночные шпаги над ним Урал река и шлаки крутились в сумрачной потехе Урал кричит поддай ножа река его жена в водянке Григоров был как пух в портянке
