благодатью Божией, и уже не смог он более затем со мною грешным беседовать, но замолчал, и тогда же охватила его молитва с сильным трепетом так, что вся та лавка, на которой сидели мы, прогибалась и двигалась, отчего и я, сидя на ней, двигался, удивляясь таковому внезапному изменению старца моего и столь сильному, великому действию Божией любви, в молитве являемой, как сам лично я видел в нем. Ибо вскоре от нестерпимости в обилии напавшей сладости, что воскипела в сердце и во всей внутренности его, вскричал он в голос, а немного спустя вновь возмычал, не в силах будучи удержаться; и было это с ним примерно с час один по времени. Я же после того вопросил его: «Где был ты сейчас?» Он же ответил мне: «Прости, тебя соблазнил я - не мог стерпеть, ибо нестерпимо Божие». Я же благодарил Бога, что сподобил меня самого лично узреть, в каковой благодати старец мой находится.
62. Когда там же жительствовали мы, в разное время поведал он мне, иногда улыбаясь и словно жалуясь, говоря, как тою ночью в тонком сне бесы ему досаждали, разнообразно устрашая, а иногда нестерпимо хватая за ребра и щекоча, иногда ножом заколоть желая; а иногда видел он подобное кончине мира и другое, разнообразное, во умиление и во многие слезы приводящее.
К этому же поведал он мне, говоря: «Когда ты ушел от меня после утреннего пения, я же сел, чтобы хоть немного побыть в молитве, тотчас начало некое опасение на меня нападать, как бы ты не пришел и приходом своим не пресек бы моей молитвы. И вскоре пошла в несказанном действии молитва, распространяющая некое необычное Божественное ощущение как бы во всей груди и словно наполняющее некоей безмерной сладостью и горячей пищей с благоуханием, каковое весьма обильно обонял я с услаждением, и думал, что все то долгое время пребудет, но вскоре все прекратилось и отошло; и тогда к тебе я пошел для слушания часов». Случилось это в день воскресный (в Неделю).
63. Опять через несколько недель, в день воскресный, пришел старец мой ко мне, и по окончании утреннего моления сели мы и еще беседовали между собою, как уже почувствовал он в себе пламень любви ко Господу Богу, а в сердце словно жжение почувствовал молитвенной сладости. Это сам он после поведал мне: «Всеми силами, - сказал он, - старался я удержаться, но утаить не смог». Ибо вскоре от нестерпимости, будто пораженный, вскричал он в голос, подобно страждущему, и, услышав это, я встревожился, помыслив про себя, не болезнь ли какая внезапно поразила его, и вопросил его, говоря: «Почему неожиданно, и необычно, и так чудно (странно) вдруг вскричал ты?» - но он не мог мне ответить, а потому и я умолк, и начал наблюдать за ним, и видел словно волнение, то есть колебание, во всем его теле, и слышал дыхание его таковое, что подобно оно было дыханию ужасным страхом объятого. Потом еще два раза прерывисто, тихогласно возгласил он умилительно, так как не мог полностью удержаться, и тогда я уразумел, что от действия молитвы и от нестерпимой сладости, что была ему по милости Божией от благодати, так он вскричал. И было это с ним примерно полчаса, затем вновь стал он со мною говорить и я спросил его еще раз: «Почему так внезапно ты вскричал?» Тогда он мне рассказал, говоря: «Как только сел я, то тогда же и восчувствовал будто некую стену или облако - так распалилась любовь ко Христу, и утешительная сладость нахлынула в сердце, и всячески хотел я удержаться, и до того крепился, что вместе с этим моим восклицанием будто звезды блистающие явились и блистали предо мною, и после этого уже не мог я возобладать собою и утаить в себе».
64. Еще сказал мне старец: «В тот же день вечером случилось со мною нечто наподобие такого же любовного и сладостного ко Господу Богу распадения, и надеялся я, что так же возобладает оно мною и стану так же от нестерпимости кричать, и много усердствовал, и понуждал себя, дабы достигнуть такого чувства, но не получил; и вскоре прекратилось все, и уразумел я, что то действие ради тебя Господь подал мне». Но сказал это старец мой от глубокого своего смирения.
65. Еще рассказал он, что в тот день, когда был он обуреваем страстными помыслами, по отгнании их и утихновении плотского движения, приспело время ему поклонное правило совершать, но немощь и изнеможение напали на него и двумя противоположными помыслами был он одержим: один помысл представлял ему, что он немощен и не может совершать, а второй обличал и уверял, что более это от лености. И понуждаем он был благим помыслом испытать свою немощь, хотя бы немногими поклонами, и так, повинуясь, начал поклоны класть; и по совершении поясных начал творить и земные, и тотчас по первом поклоне почувствовал сладость в своем сердце, а по втором - более, а по третьем — еще обильнее, и столь услаждающую и облегчающую его всего, что забывал он и правилу внимать, и Богородичные, установленные между поклонами, молитвы пропускал, и будто летающим себя чувствовал от сладостной радости и ощущаемой легкости, видя всего себя к Богу простертым. Потому с удивлением благодарил он Бога за это, ибо никогда прежде того не ощущал он сердечного утешения и услаждения во время поклонного правила. А поутру было у него таковое же услаждение и легкость и при поясных поклонах, равно как и при земных, и сказал он мне: «Весьма чудился я, как внезапно прелагает благодать Божия леность в бодрость, тягость в легкость и немощь в крепость, а к тому еще и во утешение, и радование о Господе Боге с безмерной, исполненной любви к Нему, сладостью».
66. В иное время, вновь беседуя со мною, среди прочего душеполезного, сказал он мне и это: «Ныне уразумел я от собственного ощущения, почему апостол Павел сказал:
67. И еще поведал он мне, говоря: «Когда бывает у меня исполняющая обычной сладостью молитва, от которой колебание тела бывает, и когда удержусь, чтоб головой и телом не двигаться, тогда бывает тихим биение сердца и молитва — словно некое миро или пар сладости, собирающийся и разливающийся по всему сердцу, ибо не исходит та сладость в тело. А когда попущу и дам послабление сердцу моему, то тотчас та сладость из сердца и во все члены тела пройдет, отчего и бывает движение в жилах и во всех членах, и явственно голова колеблется, и тело как бы волнуется; и таковое действие бывает ощутительнейшим, в умиление и благоговение пред Богом более приводящим, потому и не удерживаюсь я от телесного колебания. Когда же придет сильное действие, тогда уже невозможно мне удержаться от телесного трепета, то есть от кивания головой и от трепетного во всем теле колебания, ибо тогда распален и пленен бываю я нестерпимо любовью Божией, отчего в забвение себя самого прихожу, а иногда вне себя бываю, будучи так восхищен тогда весь к Богу».
68. В день Великой Субботы, севши по обычаю на молитву, начал он ощущать сладость, и сердце его вместе с этим ощущением сладости, происходящей от великой любви ко Христу, начало необычно скоро метаться и трепетать, но вначале весьма тихообразно; и вместе с мало-помалу возрастающей и умножающейся сладостью и сердце более и более двигалось и сильнее трепетало, и до того умножилась сладость в любви Божией, что от нестерпимости всем телом стал он сильно колебаться. Но вскоре, и как бы вдруг, начало все уменьшаться, и укрываться, и будто отошло, но, совсем еще не потухнув, вновь начало происходить таковым же точно образом; и так беспрестанно происходило, то крайне утихая, то весьма умножаясь. «И ждал я, -- сказал он, — что последует далее, но не мог дождаться совершенного конца, ибо уже много времени прошло: думаю, говорит мне, — что двадцать раз так изменялось во мне; и тогда, во время утишия, встал я и пошел к тебе».
69. На другой день, по отшествии от нас одного брата, после утреннего нения сел я поблизости от старца моего, и, беседуя о чем-то житейском, ненадолго мы замолчали, и вот, внезапно вскричал старец от нестерпимости великой сладости, вскипевшей внутри сердца его, сверх меры и крепко действующей. Зная же, что я близ него сижу, силился старец всячески удерживаться, чтобы не двигаться и не колебаться всем телом сильно, но не возмог, ибо был он чуть не вне себя от крайнего своего к Богу простертия и безмерной сладости, что была в сердце его, и потому снова вскричал. Я же, грешный и недостойный, сидя, много дивился и радовался, видя таковое в нем дивное и ужасное от Божественной любви страдание. Когда же несколько утихло в нем то действие с движением, лучше же сказать, всего тела страдание, тогда я спросил его, говоря: «Отче! По какой причине было у тебя таковое неожиданное действие молитвы?» Ибо беседа наша была о житейском. Он же, любя меня, не утаивая, сказал мне: «Когда перестали мы беседовать, не знаю, как пришло мне размышление таковое: как всякое Божие творение нестерпимо, и велико созданное Им, то есть огонь нестерпим, подобно и мороз нестерпим. И от этого перешел я к размышлению о Божией великой к нам любви: насколько ради нас умалил Он Себя — сделался
