новая душевная реакция, столь же неотвратимая и столь же непонятная, как неотвратима и в конце концов необъяснима химическая реакция. Это могло обусловиться даже Вашей женитьбой. Кислород в чистом виде и в соединении с водородом неодинаково реагирует с другими элементами. Не обижайтесь на это химическое сравнение. Никакое христианство не может освободить нас, людей, от лично-индивидуальных тяготений друг ко другу и отталкиваний, от рокового превращения дружбы в охлаждение и разрыв. В нас неистребимо живут наши предки, их вражда и дружба оживает и в нас. Но я все же надеюсь, что это лечат временем.
Если правда, что Ж<ивая /> Ж<изнь /> прекращена, то не предполагается ли что-либо новое.
Привет Евгении Давыдовне. Ваш С.Алексеев.
92. С.Н.Булгаков — А.С.Глинке[493] <28.02.1908.Москва — Симбирск>
28 февраля 1908 г. Москва
Часто вспоминаю о Вас и собирался Вам писать, как получил уже Ваше письмо. Молчал не из-за 'ужасных', а все-таки неприятных причин: из-за баснословного недосуга вследствие лекций и суеты, из-за болезни жены, своей, и, главное, детей, которые тянутся беспрерывно с Нового года. Особенно хворает маленький. Я здоров. Как бы хотелось мне Вам помочь, но, кажется, неудачная попытка вызвать жалость Столыпина исчерпывает мои ресурсы. Я как-то говорил о Вас с Гершензоном, заведующим литературным отделом 'Вестника Европы'. Он предложил передать Вам, не дадите ли Вы в 'Вестник Европы' отдельную главу о Достоевском, составленную по возможности по новым материалам, можно не одну статью, листов так на 5 — 6 в общей сложности. Однако он ничего не может обещать до знакомства со статьями (помимо всего он еще человек подневольный там). Подумайте, м<ожет /> б<ыть />, что-нибудь и заработаете, да и напечатаете. Если приедете сюда, то переговорите с Гершензоном лично. Ведь мы с ним старые приятели.
За это время я вышел в свет, читал студентам в СПб в защиту религии. Тоже буду и здесь 10-го[494]. Это устроил кружок христианских студентов, примыкающих к международной студентеческой ассоциации (не соблазняйтесь этой 'международностью', как и я соблазнялся)[495]. Впечатления были отрадные и бодрящие. Есть возможность создать хотя небольшое ядрышко студентов и курсисток на чисто религиозной почве, и это дорого[496]. Теперь здесь уже есть такой кружок курсисток, собирающихся у Новоселова. Если приедете, расскажу, а писать трудно. Но этими надеждами мы сейчас живем. Общался я, кроме внешних, с 'кружком Новоселова'. Редко видался с Эрном, к которому чувствую любовь все большую. О Валентине Павловиче Свенцицком нечего сообщить, он у меня почти не бывает, от Эрна тоже уклоняется. Действия внешние, т.е. бесконечные чтения с выступлениями Вы знаете по газетам. Так что с ним, по-видимому, скверно, и это писать мне Вам было так тяжело, что я откладывал письмо. Хуже всего то, что, как определяет Эрн, он старается вести себя так, как будто ничего не произошло и все остается по-прежнему: 'Антихрист', слава Богу, почти не расходится, но автору его повредил страшно, судя по отзывам[497]. Последняя ненужная и злобная выходка Гиппиус в 'Русской Мысли'[498]. Однако повторяю, что о духовном мире Валентина Павловича сужу по слухам и с чужих слов.
Много я волновался действиями синода, запиской Гр<игория /> Петрова, все-таки очень вредной и для него сильной (поначитался братской, да и всей нашей брошюрной литературы).
Работать для себя мечтаю только на каникулах, теперь нет времени. Хотелось бы многое обдумать и кое-что написать. Внутри у меня чаще темно от моей мертвости и себялюбия, живу только короткими проблесками, когда посещает молитва или живая вера. Увы! В бездне греховной валяяся, милосердия Твоего призываем бездну![499] А тут приходится другим проповедовать!
Как Вы меня обрадовали своим предложением приехать сюда, а затем проехать вместе в Пустынь! Вместе помолиться, а б.м. и поговеть, — это такое было бы счастье! И замечательно, что и обстоятельства этому содействуют: мы с М<ихаилом /> А<лександровичем /> только сегодня отложили поездку, предполагавшуюся было на первой неделе поста, до Крестопоклонной. Мы туда ездим только на субботу и воскресенье, но, если понравится, ведь можете и еще остаться денек-другой. Значит, по этому предположению мы поедем 15-го марта. Вот и пригоните свой приезд к этому времени, а если приедете к 10-му или хотя к 11-му, то увидите еще и много любопытного, а м<ожет /> б<ыть />, и поможете нам с молодежью, если что-нибудь выйдет. Ведь 11-го будет второй вечер для молодежи, уже в узком кругу, для организации кружков, хотя неизвестно, найдутся ли желающие студенты (курсистки уже есть). Итак, приезжайте. Если Вам неудобно, известите, когда ждать, мы можем и подождать Вас с поездкой. Итак, приезжайте, полечитесь и у Мамонова, здоровье-то Ваше как?
Канарейка уже сидит на яйцах, радостям всех конца нет, спасибо, что научили.
93. С.Н.Булгаков — А.С.Глинке[500] <12.04.1908.Москва — Симбирск>
12 апреля 1908г. Москва
Вечер Великой и 'преблагословенной'Субботы
(о богослужении которой так вдохновенно
нам рассказал-таки арх.Гавриил).
Христос Воскресе, дорогой Александр Сергеевич!
В нем, Воскресшем, и в Его распятии и славном Воскресении да будет нам и есть нам всем единственная подлинная радость жизни, радость в надежде…
Может быть, скажут, бессильная радость и надежда бессильных. Да это и правда, ведь мы бессильны; как глубоко, до мозга костей, проникает душу это сонание своего бессилия и небытия вне Него. Но это не создает еще и бытия в Нем, только распинаем Его, только в могиле нашего сердца и нашей мертвости Он покоится… Но Господи, если Ты даешь хотя в бессильной истоме любить Тебя и стремиться к Тебе, если так невыразимо горестно и невыразимо сладостно стоять у Твоей плащаницы и лобызать Твои пречистые раны, не отвергнешь же до конца Ты нас за то, что мы так слабы и беспомощны, за то, что мы так злы и себялюбивы, оттого, что кругом скорбь, нищета, кровь, прими и прости нас, воскреси нас, Господи!
Простите мне это неуклюжее излияние, оно вышло как-то неожиданно. Я всю Страстную неделю жил и живу в каком-то религиозном сумбуре, то горю, то гнию и копчу от всякой жизненной мелочи и внешнего впечатления. Говел и в Чистый Четверг причащался. И редко, когда так сильно чувствовал всю муть своей души, всю ее ложь, всю ее мертвость.Вот и написал Вам, и без того опечаленному, вместо радостного, такое глупое письмо.
Но — Христос воскрес, Он — наше солнце, наша надежда, Жених…
Круто обрываю и перехожу к прозе. Пока мне нечего сообщить Вам по Вашим делам. По справкам, наведенным М<ихаилом /> А<лександровичем />, экзамена на преподавателя определенного предмета, теперь не существует. Но на Фоминой неделе М<ихаил /> А<лександрович /> едет а Петербург и добьется свидания с министром (с хорошими рекомендациями), так что, м<ожет /> б<ыть /> и будет толк. Неблагоприятным для общего положения, но благоприятным для хлопот о Вашем деле, следует признать назначение Георгиевского, бывшего директора Катковского лицея, товарищем министра.
Теперь о 'Слове'. Я в Петербург по обстоятельствам не мог поехать и послал о Вас Федорову[501] письмо через руки, на него получил ответ только сегодня. В нем он, после любезностей мне, о Вашем деле пишет так: 'постоянный критический обозреватель у меня есть, но я ничего не имею против отдельных и опять-таки небольших статей на критические темы Волжского[502]. Напишите ему об этом'. Но об условиях, о которых я у него спрашивал (впрочем, в связи с постоянным сотрудничеством) ни словом. Мне это подозрительно, принимая во внимание его имущественную слабость и трудное положение всех газет. Не попытать ли еще 'Речь', где сделались присяжными фельетонистами парижские 'трое'[503], но, в сущности у меня нет туда ходу для облегчения вступления.
Моя лекционная каторга кончилась, хотя еще и не совсем. Здесь останусь до половины мая, когда поеду в Крым, но не невозможно, что в течение первой половины мая прокачусь по Волге, тогда доеду и до
