А теперь откроем «Поучение». «Аз, худый… во крещеньи Василий… помыслих в души своей и похвалих бога, иже мя сих днев грешнаго допровади… Бога деля и души своея, страх божий имейте… Не могу вы я ити, ни креста преступити… взем Псалтырю в печали, разогнух ся и то ми ся вынял: «векую печалуешься, душа моя?».
Это всё – в первых же строках. А вот какие выражения подбирает для своих мыслей – на сей раз уже не о духовенстве, а о своей собственной жизни – вольнодумный Заточник: «Въстани, слава моя, въстани в псалтыри и в гуслех… и разбих зле, аки древняя младенца о камень… Аз бо есмь, аки она смоковница проклятая… И рассыпася живот мой, аки ханаонскый царь буестию, и покры мя» нищета, аки Чермное море фараона».
Хватит, пожалуй, – и тут остановимся на первой странице. Он и церковников-то бичует библейскими выражениями – иноки возвращаются «на мирское житие, аки пес на своея блевотины», корыстные иереи – «аки псы ласкосердыи».
На фоне этого парада крестов, молитв, покаяний, божбы и цитат из Библии «Слово о полку Игореве» смотрится чем-то очевидно чужеродным. Нечего и говорить, что ни в «Поучении», ни в «Молении» ни разу не упоминаются ни трижды поименованный в «Слове…» Троян, ни – дважды – Даждьбог и Див, ни Обида, Хорс, Велес, Стрибог, Карна с Желей.
Ссылки на «фольклорность» «Слова…» тут не помогут – «Моление» Даниила Заточника перенасыщено присловьями и поговорками – тем самым «фольклором», и даже «Поучение» не совсем ему чуждо.
Да и трудно поверить, чтоб неведомый автор «Слова…», называвший «братие» князей Рюрикова дома и запросто называвший их жён по отчествам (мы как-то забываем, что «Глебовна» и романтичное «Ярославна» в те времена звучало столь же по-домашнему, как сегодня – Петровна, Егоровна), был ближе к «фольклору», чем бывший холоп Заточник.
Нет, всё-таки очень странно это полное отсутствие христианских реалий в «Слове о полку Игореве».
А теперь посмотрим на то, что всё же в «Слове о полку…» есть. Взглянем глазами средневекового русского христианина, благо его взгляд отражён во множестве источников.
Первыми рассыплются построения исследователей-атеистов XX века о языческих Богах «Слова…» как «поэтических образах», используемых поэтом-христианином.
Для христианина той эпохи языческие Боги – вовсе не безобидные «поэтические образы». И Ветхий Завет и Новый равно суровы в своей оценке: «боги языцей – бесы!» (Втор, 32:16-17, Пс. 105:37, Коринф. 10:10). А потому – «Не вспоминайте имени Богов их» (Ис. Нав. 23:7) и «не помяну их имен устами своими» (Пс. 15:4).
Ведь беса-то, как известно, лучше не поминать. Церковь подхватывает запреты Писания – Ефрем Сирин, один из «отцов церкви», наставляет, что о язычестве «срам говорить» [46]. Древнерусские авторы ничуть не сомневаются, в большинстве своём, в учении церкви о кумирах своих предков и многих современников.
«Память и похвала князю нашему Владимиру» Иакова Мниха говорит вполне ясно: «поганьскы Богы, паче же и бесы, Перуна и Хъроса, и ины многы попра». В «Хождении богородицы по мукам»: «Трояна, Хърса, Велеса, Перуна на боги обратиша, бесом злыимъ вероваша». И оттого-то упоминают о Богах языческой Руси крайне скудно.
Собственно, упоминание это русские средневековые авторы позволяют себе лишь по двум поводам. Первый из них – это описание далёких языческих времён – и тут уж православные авторы не устают подчёркивать в каждой строке, что поклонявшиеся «идолищам» предки – «люди погани и невегласи», что жертва русским Богам оскверняет землю, что обряды язычников радуют дьявола, – короче говоря, непременное требование «разоблачения чёрной магии» родилось задолго до булгаковского Аркадия Аполлоновича Семплеярова.
Собственно, что уж там и говорить о XII веке, если полтысячи лет спустя перешедший в православие прусский выходец Иннокентий Гизель, упоминая в «Синопсисе» языческих Богов, которым поставил капище Владимир в 980 году, и то именует их «пекельными», то есть адскими, и попросту бесами, и всячески подчёркивает, что говорит об этом «бесовском отродье» единственно ради того, чтоб лишний раз подчеркнуть «безумную» и «дьявольскую» природу язычества.
Вторым поводом, по которому писатели русского Средневековья позволяли себе упомянуть имена страшных языческих «бесов», были поучения против язычников и коснеющих в «двоеверии» единоверцев. Тут уж, всякому понятно, никак не обойтись без хотя бы упоминания Тех, против кого проповедуешь и поучаешь, – однако и здесь осторожные книжники предпочитали пользоваться списками из той же летописи – всё не их грех, за святым Нестором повторяют!
Вне этих двух тем – рассказов о языческом прошлом и поучений против язычества – языческие Боги во всей древнерусской литературе упомянуты только в «Слове…». Больше – нигде. Зато в «Слове о полку… «Стрибог, Даждьбог и Велес в его поэме оказались на таком почётном месте, что совершенно заслонили собой незначительные элементы христианства», – пишет Б.А. Рыбаков.
То есть одним только упоминанием Даждьбога, Стрибога, Велеса, Хорса, Дива, Обиды и прочих без обязательного разоблачения Их «бесовской» сущности творец «Слова…» тягчайше грешит.
На этом, однако, дело не останавливается, если бы… «Слово о полку…» очень полезно читать, держа в другой руке открытыми современные ему поучения против язычества – благо они изданы ещё Гальковским, во втором томе его, в свой черед, недавно переизданной работы.
Трудно отделаться от впечатления, что создатель «Слова…» сознательно и целенаправленно восхваляет запрещаемое этими поучениями, нарушает их суровые запреты – точнее, сподвигает на это своих героев. Тяжкий грех пытаться предсказывать судьбу по голосу птиц, поведению зверей.
В «Слове святого отца Кирилла о злых дусех» рассказывается о суеверных людях, которые прислушиваются к голосу «потък», птах – дятлов, воронов. «О, злое наше безумие, добровольно лишаемся Господа и к поганым прилагаемся!» – восклицает обличитель.
Существовало особое «Правило о верующих в гады и звери», где запрещается даже слушать «еретические» речи тех, кто внимает голосам петухов, воронов, дятлов, и прочих птиц, лисиц, пытаясь угадать по их поведению «добрый» или «недобрый» исход дела.
В «Слове…» звери, птицы и вся Природа на много голосов вещуют поражение «полку Игореву» – вспомните: орлы зверей клекотом скликают на кости русские, лисицы на червленые щиты брешут, волки грозу зовут по оврагам.
И все эти приметы – сбываются, а пренебрегший ими (как, собственно, христианину и надлежит поступать) князь терпит поражение и попадает в плен.
Далее, по поучениям, толкующий сны за одно только это будет осужден вместе с самим сатаной (!), если только не покается: «иже бо сониемъ и мечтаниемъ веруяй, безо инаго греха съ диаволомъ осудится, яко еговъ слуга». В «Слове…» великий князь видит сон, просит у бояр истолковать его и получает правдивый ответ.
Тягчайший грех – путать тварь с «Творцом», поклоняться ей, почитать Солнце, реки, стихии. «Но ты (человек) Того (бога) оставив, рекамо и источникам требы полагаеши и жреши яко богу твари бездушной».
Ещё в XIV веке «Слово святого Кирилла» наставляло читателей: «А не нарицайте собе бога на земли, ни в реках, ни в студенцах, ни на воздусе, ни слнци (в солнце)». Строгие исповедники требовали у духовных чад покаяться: «Не называл ли тварь божию за святыни: солнце, месяц, звёзды, птицы, рыбы, звери, скоты, сада, древо, камение, источники, кладезя и озёра?»
Это, опять-таки, происки «врага рода человеческого»: «вельми завидитъ дiаволъ родоу человеческомоу… и въ тварь прельсти веровати: в слнце и въ мсць и въ звезды».
В знаменитом «плаче Ярославны» супруга князя взывает [47] с городской стены к Солнцу, Ветру (воздуху) и Днепру Славутичу (реке), просит их за мужа, величает так, как христианину, тем паче христианскому правителю, пристало бы именовать лишь Христа – «господине» – и молитва её вознаграждена, князь спасён и от смерти, и от
