партий» и т. п.
У Мао Цзэ-дуна своя связь с Москвой (мощная радиостанция, свои коды), но он упрямо продолжает слать свои телеграммы через меня.
21 декабря
Мао Цзэ-дун проявляет болезненный интерес к событиям в Греции. Расправы английских интервентов над греческими партизанами наводят его на мысль о возможности подобного в Китае. К тому же американцы отказали в оружии. Словом, есть над чем призадуматься...
2 декабря в газете «Известия» была опубликована статья о положении в Китае. К этой статье здесь повышенный интерес.
* * *
Мои записи столь обширны! Забавно, но даже мне, их автору, трудно поверить, что я их выполнил один!
Я одержим фактами. Я считаю главным в работе — факты. Прежде всего факты, а уже потом выводы и эмоции. Память может изменить, но не эта хроника событий... [402]
Перечитывая записи, убеждаюсь, как важно верить в то, что делаешь. Тогда все остальное теряет значение. Важно быть убежденным самому... Убеждение! Да, только убеждение! Без этого нет и невозможен успех в любой работе. Имею в виду не признание. Ведь успех — не всегда признание...
Как ни странно — свои же собственные записи учат меня, как важна последовательность. Последовательность, которая не должна подчиняться чувствам, предвзятости, личным расчетам...
22 декабря
Председатель ЦК КПК беседовал со мной свыше восьми часов, категорически запретив беспокоить нас.
Против обыкновения Мао Цзэ-дун расположился за столом. Справа от него карта Китая. На краю стола стопка из трех или четырех томов китайской энциклопедии. Напротив белая эмалированная кружка с крышкой, бутылочка с тушью, кисть, стакан с карандашом и обычной ученической ручкой. Под руками листы чистой бумаги. Склонив голову к правому плечу, Мао с увлечением говорил, говорил...
Председатель ЦК КПК задался целью объяснить мне, как нужно понимать тактику единого фронта применительно к современной обстановке. Он изложил официальную версию руководства КПК (которой сам пренебрегает на практике).
Мао упомянул главу чунцинского правительства. Для него он «диктатор, палач, недобиток».
Мао рассказал, на каких принципах осуществляются отношения с Гоминьданом. Потом поделился данными о военном строительстве. Тут много интересного, но везде и во всем прежняя тактика надуманных цифр, за которой опять-таки стремление навязать мне ложные представления.
Особое место в беседе Мао уделил анализу былой внутрипартийной борьбы. Именно былой, потому что Мао считает, что в партии достигнуто единство. Не называя имен Ван Мина, Ло Фу, Бо Гу и других, председатель ЦК КПК сказал, что борьба «за упорядочение трех стилей работы» позволила разоблачить людей, которые проповедовали капитулянтскую политику уступок реакционному Гоминьдану. Эта борьба позволила перестроить партийные ряды. Сплотила и объединила партию ясными и четкими целями... [403]
Мао Цзэ-дун проанализировал ход переговоров руководства КПК с американцами. В связи с этим он подробнейшим образом изложил мне свою последнюю беседу с главой «союзнической миссии наблюдателей». Причем изложил в лицах, передавая интонации и жесты полковника Баррета.
Мао Цзэ-дун заметил мне, что первый проект договора был подписан в Яньани Хэрли и тем самым союзники «уже были в ловушке». Им некуда было деваться, как только требовать от Чан Кай-ши уступок. И они добились их от «своего холуя». Теперь пришла очередь требовать уступок от КПК. И американцы принялись за обработку верхушки КПК...
Тут Мао поднялся и стал расхаживать по комнате. Он останавливался напротив меня и очень живо представлял Баррета, когда тот ему возражал.
Мао объяснил мне, что пойти на уступки он (Мао) не мог, ибо любое соглашение с Чан Кай-ши — петля для Компартии. Американцы наивно добивались уступок, а их никто не собирался делать. Ведь требования и были составлены с расчетом, что «ублюдок» Чан Кай-ши ни в коем случае на них не согласится! С самого начала все велось так, чтобы «ублюдок» Чан Кай-ши отверг требования КПК. «Мы знали это и не ошиблись».
«Тогда американцы напустили на меня Баррета», — сказал, посмеиваясь, Мао Цзэ-дун.
Баррет явился к председателю ЦК КПК и завел разговор об уступках Чан Кай-ши, о неизбежности ответных уступок, подсказывая, какими приблизительно должны быть эти уступки.
Председатель ЦК КПК сам перешел в наступление и обрушился с проклятиями на Гоминьдан и чунцинское правительство. А чтобы окончательно сбить Баррета с толку, заявил: «Господин Хэрли был здесь. Сам добровольно подписал проект соглашения. Зачем же отказываться от того, что одобрил и удостоверил своей подписью личный представитель президента Рузвельта?!»
Причем председатель ЦК КПК заявил все это Баррету в довольно раздраженном тоне. Он мне воспроизвел свои интонации и мимику. Это очень походило на гнев. Праведный гнев. Оскорбленное чувство!
Мао Цзэ-дун взволнованно расхаживал по комнате и ухмылялся. Ему доставляла удовольствие мысль о промахе Хэрли и в связи с этим дурацкое положение многоопытного [404] разведчика Баррета. Он снова и снова смаковал подробности этой сцены...
Кто-то попытался войти. Мао грубовато потребовал, чтобы нас оставили в покое. Он придвинул стул ко мне и стал рассказывать, как все это взволновало Баррета и тот, повысив голос, стал убеждать Мао не допускать этой ошибки, ибо общественное мнение Соединенных Штатов не поймет упрямства руководства Компартии и эта неуступчивость руководства Компартии дорого ему обойдется. Общественное мнение Соединенных Штатов будет против Яньани и всех китайских коммунистов. И тогда вообще ни о какой помощи речи быть не может.
Председатель ЦК КПК отреагировал еще более запальчиво. Он сказал, что глупо пугать Особый район каким-то общественным мнением. Этот номер здесь не пройдет. Уже много лет все консерваторы и реакционеры ненавидят и выступают против Компартии.
«Нас называли самыми грязными словами! — сказал Мао. — Для всех мы были преступниками! И нам плевать на все эти общественные осуждения!»
Баррет решил добиться своего угрозой помощи лишь центральному правительству в Чунцине. Вся помощь Соединенных Штатов поступит только Гоминьдану...
В ответ председатель ЦК КПК буквально сорвался на крик. Он кричал, что Особому району в конце концов безразлично, будет он кем-либо признан или нет. Компартия сражалась самостоятельно и будет сражаться. Соединенные Штаты ничего не добьются своим отказом помочь 8-й НРА и Новой 4-й НРА, так как «мы обходимся и обойдемся без такой помощи!» До сих пор оружие получал один Чунцин. Все перепадало только Гоминьдану. Раз так, то Особый район созовет конференцию, на которой сформирует свое правительство. Пусть тогда Чан Кай-ши попляшет в своем Чунцине! И Особому району плевать, признают ли такое правительство Советский Союз (!), Соединенные Штаты и Великобритания. Будут благоразумны — не станут привередничать. Откажутся налаживать межгосударственные отношения — КПК не пропадет. Десять лет, двадцать лет, целый век не будут признавать нашего правительства, а потом все равно пойдут на мировую и пришлют своих послов. Все признают! Хоть на сто первый год, а признают! Никуда не денутся — признают!
Беседу с полковником Барретом председатель ЦК КПК заключил словами, что всегда рад визитам американцев. [405]
«Господин полковник прилетит, — сказал Мао, — встретим, я сам приеду на аэродром. Мы не отказываемся от переговоров. Мы за переговоры. Еще прилетите — опять не откажусь, встречу...»
На другой день полковник Баррет поспешил в Чунцин для доклада (докладывать было о чем).
Мао, рассказывая об этой встрече с Барретом, сам впал в большое возбуждение. Волосы спадали на виски, он их не откидывал, раскраснелся. Говорил торопливо и громко. Пересыпал речь грубоватыми шутками, выразительно жестикулировал.
Председатель ЦК КПК продемонстрировал свою полную откровенность. Он даже не скрыл от меня, что
