армия.
Здесь отборный офицерский и унтер-офицерский состав, специально натасканный для войны в условиях Советского Дальнего Востока, Сибири и Монголии. Здесь богатая практика победных карательных маршей по северо-востоку Китая. Здесь на базе белогвардейского сброда самый активный разведывательный аппарат, специализировавшийся на Советском Союзе.
Командование Квантунской армии оказывает особое влияние на агрессивную политику Японии. В генеральном штабе и кабинете министров «квантунцы», как можно назвать высших офицеров этой армии, имеют решающее слово. Они спаяны одним давним и прочным желанием, о коем, не таясь, заявляли и заявляют: война с Советским Союзом и присоединение к Японии русских земель до Урала. Нынешний премьер — генерал Тодзио — выкормыш Квантунской армии, жандарм по призванию и фашист по убеждениям. [79]
В Яньани над военными неудачами СССР посмеиваются. Ни слова сочувствия, ни дружеского жеста — вавилонская башня недоброжелательства.
* * *
Китайские войска в провинции Чжэцзян организуют наступление в направлении на город Цзиньхуа.
* * *
Несмотря на многолетнюю гражданскую войну, слабость пролетариата и оппортунистические ошибки ряда своих руководителей, КПК руководила революционным движением. И это результат влияния идей Великой Октябрьской революции, результат героической борьбы китайских коммунистов. В тяжелых условиях КПК сражалась за освобождение своего народа от феодального, капиталистического и иностранного господства. В глазах китайских трудящихся КПК — выразитель принципов Великой Октябрьской революции. Они верят партии...
* * *
При всех моих встречах с Мао Цзэ-дуном его окружение ведет себя с наигранной веселостью, иногда поражая наивной смелостью суждений о самых сложных событиях. Этим особенно отличаются Дэн Фа, Жэнь Би-ши и Сяо Цзинь-гуань.
Их развязное поведение подчеркивает чопорную скромность Мао Цзэ-дуна. Он всегда в центре шумливой ватаги и молчаливо покровительствует всему, что творится вокруг.
Вечером Мао Цзэ-дун пригласил меня и Алеева. По разгоряченным лицам членов политбюро я понял, что сейчас закончилось совещание и оно отнюдь не было мирным. Это было необычное приглашение — без сухости официальных церемоний.
У Мао Цзэ-дуна наряду с манерой держаться неприступно есть и другая, уже чисто китайская черта. Он вежливо расспросил нас о здоровье, нуждах, усадил меня в кожаное кресло, обычное место для почетных гостей, потом сам принес рис, ханжу и чай. Цзян Цин придвинула шезлонг, и он разлегся рядом. Охранник подал ему кружку с ханжой, а Цзян Цин высыпала ему на ладонь земляные орешки.
На наш вопрос о вероятности нападения японцев на СССР, об отношении КПК к этой войне Мао Цзэ- дун рассеянно заметил: «Мы, конечно, поведем операции против японцев». [80]
Вопрос пришелся ему не по душе. Раздражение Мао Цзэ-дун скрыл блуждающей улыбкой. И стал разъяснять нынешние задачи КПК:
«Все, что не способствует сплочению, — подлежит уничтожению. Мы должны отгонять от себя самодовольство и изживать нездоровый стиль (а что это за нездоровый стиль, объяснять не стал). Проверка кадров необходима. И судить кадры будем по всей работе в целом» и т. д.
Слева от меня уселся Кан Шэн. Я поглядывал на этого человека в очках, с большими залысинами и узенькими сжатыми губами и думал, как много власти и жизней в его руках.
Мао Цзэ-дун внезапно смолк и распорядился подать перец. Мы поняли, что официальная часть закончена. Мао Цзэ-дун показал на меня, и мне первому подали тарелку красного перца. Такую же тарелку подали Мао Цзэ-дуну.
Мао Цзэ-дун поглощал перец и, потягиваясь в шезлонге, выпытывал у меня: «Сталин — революционер? А любит красный перец?.. Настоящий революционер обязательно ест красный перец...» Он отхлебнул из кружки и заметил: «Александр Македонский наверняка обожал красный перец. Он великий человек и революционер в своем деле. И Сталин, конечно, ест перец. Ешь перец и ты, Сун Пин. Давай, если ты революционер...»
Мао Цзэ-дун, не морщась, закладывал в рот стручок за стручком, сдабривая их глотками ханжи. Надо отдать должное: пьет он изрядно и не теряет контроля над собой.
Кан Шэн был в восторге от Мао Цзэ-дуна. Ежась и улыбаясь во весь рот, он шумно втягивал в себя воздух.
Вскоре лицо Мао Цзэ-дуна стало красным, как перец на наших тарелках.
Цзян Цин непрерывно ставила пластинки.
К нам подсел Ван Цзя-сян. Разговор переключился на последние события.
Ван Цзя-сян и Кан Шэн начали посмеиваться над нашим, порою бесплодным изучением их информации, которая по своему уровню никак не может удовлетворить: и лжива, и скудна.
Через полтора часа Мао Цзэ-дуна разморило. Позевывая, он во весь рост вытянулся в шезлонге. Цзян Цин поставила пластинку с записью старинной китайской оперы. Мао Цзэ-дун одобрительно кивнул и стал размеренно хлопать в такт музыке. И так медленно, похлопывая в ладони, стал придремывать... [81]
Сентябрь
1 сентября
Японские дивизии покидают казармы и разворачиваются в боевые порядки перед советской границей.
Из метрополии следуют маршевые команды. По-прежнему усиленным потоком прибывают военная техника, снаряжение и боеприпасы.
В Маньчжурии продолжается сосредоточение переправочных средств. Прокладываются шоссейные и грунтовые дороги.
Со второй половины августа в Квантунской армии отменены отпуска военнослужащим. На Приморском направлении японские войска полностью развернулись в боевые порядки.
Начальником штаба Квантунской армии назначен генерал-лейтенант Касахара.
* * *
Орлов настаивает на строительстве новой операционной: каменной пристройки перед пещерой. Он пользуется тем, что все видные работники КПК находятся под его медицинским наблюдением. Цзян Цин его ревностная пациентка. Орлов всех убеждает в необходимости новой операционной.
Недостаток в инструментах, лабораторном оборудовании и медикаментах требует от Андрея Яковлевича виртуозного мастерства, тем паче, что китайские врачи завидуют и помогают неохотно.
Орлов рассчитывает все же сломать это недоверие и подготовить хороших хирургов и медсестер.
* * *
Москва. Стекла, исхлестанные белыми полосами бумажных наклеек. Пузатые аэростаты на километровых тросах. Непривычная военная мгла. Город глух, темен, безлюден...
Москва в военных шинелях, опоясанная железными «ежами»...
Ночное небо Москвы, оплетенное голубыми лучами прожекторов...
Москва, сотрясаемая залпами зенитных орудий...
И светлые, нарядные станции метрополитена... [82]
2 сентября
Из Москвы вести неутешительные. Все мы потеряли покой. Только и слышно, как пристают к Долматову: «Что в сводках? Как Сталинград?»
Тяжкое лето. Кажется, нет конца бедам и горю.
Очень скупая информация в иностранных радиопередачах о Китае. Здесь объясняют это жесткостью
