– Ах, вы уже знаете, товарищ Бражнев!.. К 22.00.
Являюсь.
– Сержант государственной безопасности Бражнев прибыл по вашему вызову.
– Дисциплина у вас хорошая. Садитесь. Еще не вспомнили?
Молчу.
Ухожу. Добираюсь домой последним трамваем.
В час ночи телефон.
– Это вы, товарищ Бражнев?
– Да, я.
– Будьте добры, придите ко мне к 4.00.
Так продолжалось до 15 мая: трое суток вызовы, а на четвертые – дома, без вызова. Зная, что четвертый день свободный, я отправился с жалобой к прокурору войск НКВД по Харьковской области, но получил ответ: «У меня вашего дела нет. Я думаю, особый уполномоченный еще его не закончил».
– Товарищ прокурор! – взываю я. – До сих пор не знаю, в чем меня обвиняют!..
– Хорошо, я поговорю.
Три дня меня не трогают. 19 мая опять вызов. Являюсь. За столом особого уполномоченного сидит читателю уже известный младший лейтенант государственной безопасности Яневич.
– А! Кажется, уже знакомы?
– Садитесь и рассказывайте правду. Я вам, товарищ Бражнев, о прошлом напоминать не буду. Практику вы, наверно, помните?
– Да, помню.
– Ну вот, теперь мы с вами вдвоем. Курсантов ваших с вами нет, и я думаю, что на меня никто не набросится. Вы обвиняетесь… – он сделал паузу, – вы знаете, в чем вы обвиняетесь?
– Нет.
– В связи с контрреволюционером. Вы помогли ему – прямо или косвенно. Вы выдали паспорт, кому?
– О ком вы говорите, товарищ младший лейтенант?
– Вы знаете, о ком… И мы его нашли.
«Врешь, – думаю, – подлец! По глазам вижу…»
– На каком основании вы дали распоряжение прописать его, а потом выдать пятилетний паспорт? – называет фамилию дяди.
– На том основании, что у человека были похищены документы в дороге и отказать ему – это значит послать на преступление. В советском кодексе говорится: «Не тот преступник, кто сделал преступление, а тот, кто толкнул его на путь преступления».
– Да, я знаю, что вы грамотны, но ваш номер не пройдет, и вы ответите по всей строгости революционного закона… Так вы не хотите признаться?
ВОЕННЫЙ ТРИБУНАЛ
На 2 июня, в 9.00, мне назначен суд. Прибыл. Примерно через час суд сделал перерыв. Все выходят во двор. Впереди идет председатель суда Мироненко, за ним заседатель из работников НКВД, потом второй заседатель с прокурором. Я плетусь за прокурором и вдруг слышу разговор. Прокурор говорит заседателю: «Надо припаять хорошенько»… Услышав эти слова, я останавливаю их и говорю: «Как же так? Вы же знаете, товарищ прокурор, что по советским законам суд подчиняется только закону. Какое же вы имеете право влиять на заседателя военного трибунала? Я не доверяю данному составу военного трибунала, так как вы, государственный обвинитель, влияете на судей».
– Ах, вы столь грамотны? Хорошо, поговорим позже.
После перерыва прокурор просит слово.
– Я получил дополнительные материалы по обвинению Бражнева, – заявляет он, хотя никаких дополнительных материалов не было. – Прошу суд отложить и, чтобы не помешать ходу следствия, Бражнева необходимо изолировать.
Трибунал согласился. Я был арестован и «черным вороном» доставлен в харьковскую тюрьму, находящуюся на Холодной Горе.
Ровно в половине двенадцатого меня завели в так называемую этапку. Поставив меня лицом к стене, начальник конвоя доложил обо мне начальнику этапа.
– Ага, значит наш бывший? – говорит начальник этапки.
Он подходит ко мне, берет меня за плечи и поворачивает:
– Ну, что же ты?.. Тебе форму доверили, а ты опозорил ее, да и не только опозорил, а смазал честь чекиста. С врагами спутался. Они нашу кровь сосут, а ты им задумал помогать. Да что тебя агитировать? Подними руки вверх. Дай-ка я тебе сделаю шмон.
Перещупав до единого рубца мою одежду, он взялся за туфли.
– Туфли-то хорошие, но им сейчас хана.
Он возвратил мне туфли с оторванными подошвами и без каблуков.
– На тебе твои туфли, да тут тебе ходить некуда. Хорош будешь и в этих. Отведите его, – обратился он к рядовому.
Солдат меня повел по коридору.
– Куда же теперь, гражданин начальник? – спросил я солдата.
– В общую этапную.
Я вошел в общую этапную комнату. На полу, у стен, сидело человек 40 арестованных, середина комнаты была свободна от людей, завалена мусором и оплевана сплошь. Несколько человек поднялись. Подошли ко мне.
– Ну, за что попал, браток?
– За халатность. Кобылу украл, а кнут забыл. Догнали проклятые.
– Свой в доску. Закурить есть?
9 июня, в 7 часов вечера, меня вызвали на допрос и «черным вороном» привезли в управление НКВД, в ту же самую комнату № 221. За столом сидел Яржевский, недалеко от стола, пересматривая мое дело, Яневич.
– Садитесь, товарищ сержант государственной безопасности, – с ехидной усмешкой обратился ко мне Яржевский.
– Благодарю вас, гражданин начальник.
– Ах, вы уже привыкли называть «гражданин начальник». Ну, как дела?
– Спасибо. Хорошо.
– Но мы постараемся сделать похуже, если вам и в тюрьме хорошо.
– Дело ваше.
– Молчать! – крикнул Яржевский. – Ну, что там, товарищ Яневич?
Яневич пододвинул стул к столу.
– Ну, что теперь?.. Будешь сознаваться? Контра, которой ты помог, уже поймана, – начал Яневич.
– Я никаких контр не знаю.
– Ну, если не знаешь, то мы попробуем заставить тебя знать. На всю жизнь. Курсантов здесь нет. Защищать тебя некому. Встать! Руки вверх! – заорал Яневич и начал надевать мне на ноги путы. – Вытянуть руки вперед! – надел на руки браслеты.
На полу лежал ковер, длина его метра два с половиной и ширина в один метр. Меня поставили спиной к стене. Расстояние между мной и стеной было около 70-80 сантиметров.
– Становись, сволочь, на конец ковра! – крикнул Яржевский. Яневич дернул ковер за
