– Тебе хочется крови? Ты ее получишь! – сказал он с пафосом, тюзятина оказалась заразной.
– Позвони, пожалуйста, своей избраннице, выясни, есть ли у нее какие-нибудь завоевания.
– Не хочу. – И он натянул одеяло на свой античный профиль.
– А дальше? – спросила Дин.
– На следующий день он начал делать вид, что ничего не было.
– А ты?
– А я наоборот.
– Как?
– Позвонила этой бабе.
– Зачем?
– Чтобы выслать добычу наложенным платежом.
– И что?
– Спрашиваю, мол, успехи есть в «нашем дельце». Она жалуется, мол, рассказала своему мужу, он не верит. Я говорю, мол, дай ему трубку, я объясню. Она, мол, не могу, спит. А я – разбуди, а то мне придется завтра ему на работу звонить. Слово «работа» на совковую бабу действует магически. Тут же он в трубке, такой же малахольный, как и мой, актер, кстати, тоже. Извините, мол, за поздний звонок, но обстоятельства поджимают, ваша жена и мой муж любят друг друга, хотят быть вместе, и мы с вами должны помочь их счастью.
– А он?
– Он, мол, она что-то такое мне говорила, но ее нельзя воспринимать всерьез. Я говорю, пока справку из психдиспансера не представите, за приход к нам домой отвечать будет по всей строгости. Он, мол, она к вам правда приходила? Я, мол, правда, и вчера мне было обещано, что будет снята квартира и т. д., а сегодня вижу, что каждый шаг этой любви будет сопровождаться ударом хлыста с моей стороны, хочу, чтоб они поскорей воссоединились. Он, мол, пусть воссоединяются. Я, мол, у нас площадь не позволяет. Он, мол, у нас квартира большая, но она мамина. Я, мол, маму беру на себя, а вы согласны жить с ним в одной квартире? А он, мол, если в разных комнатах, то согласен.
– Далеко же у вас зашла демократия!
– Это не демократия, у него к этому моменту не рыльце в пушку, а рыло в шерсти было. Пил, не просыхая, и ребенка на стороне сделал. Тут она берет трубку, я говорю, мол, с мужем договорились, он согласен, давайте маму. Она говорит: «Очень прекрасно». Для меня всегда было психолингвистической загадкой, как можно спать с человеком, который говорит «очень прекрасно». Я говорю Андрею: езжай, тебя ждут. Он, мрачно, мол, никуда не поеду. Я протягиваю трубку, говорю: скажи ей об этом сам. Он берет трубку, говорит, что нельзя поддаваться на мои провокации, что утро вечера мудренее, что завтра поговорим. Тут я подхожу к телефону и говорю: мне очень жаль, но я вас предупреждала, вы для него просто статистка в разборках со мной. Ты ж понимаешь, что такое назвать статисткой в жизни артистку, которая в кино снимается в эпизодах, ее после этого можно выпускать на Мавзолей, она его снесет вместе с Кремлевской стеной.
– А Андрей?
– Даю после этого трубку Андрею, она кричит так, что он отодвигает трубку от уха, он же такой тонкий, у него же абсолютный слух. Не знаю уж, что она ему говорит, вероятно, что если он не придет, то она бросится под электричку, предварительно утонув, повесившись и отравившись. У него в глазах появляется блеск гражданской ответственности, а в голосе металл. А я говорю: если ты уйдешь, ты совершишь единственный самостоятельный поступок в жизни, все равно не могу быть с тобой, ты сковываешь меня в быту, в постели и в творчестве, я живу в испанском сапоге, а ты в этот сапог еще тащишь своих деревенских дурочек! А он забрасывает шарф на плечо таким опереточным махом и кричит, мол, ты страшный человек, ты убиваешь вокруг себя все живое! И свалил. Я через полчаса позвонила ей, мол, добрался, ку-ку. И сняла с себя всякую за него ответственность.
– Врешь.
– Ну в основном сняла.
– Странная история…
– Стандартная. Пупсик ведь тоже сложную интригу выстраивала. Нам ведь всем развод «просто так», потому что «не хочу» еще при рождении запретили… У меня одна приятельница, крутая такая, увела у питерской бабы мужа. Баба звонит ей, говорит: «Суицид! Суицид! Суицид!» А моя отвечает: «Послушайте, десять тысяч марок, и никакого сиуицида». Та подумала несколько минут и говорит: «Вы с ума сошли, он и пяти не стоит!»
– Радуешься, что у вас мужиков начали с лотка продавать? – страшно злобно спросила Дин.
– Ты ничего не поняла, питерская же не из-за денег успокоилась, просто ей помогли выдернуться из мифа, по которому ее мужик – смысл жизни, а при рыночной оценке потянет меньше, чем предлагают за моральный ущерб. Валерина жена сначала тоже была в шоке, а потом расцвела, начала болтать со мной по телефону, даже прислала из Финляндии фото, где она в шортах на роликах катается, хрена бы она с ним на ролики встала.
– Кто такой Валера? – спросила Дин с явным раздражением.
– Скоро приедет, увидишь.
– По легенде получается, что у тебя увели мужа и ты запорхала.
– Во-первых, не увели, а пассивно пожелали, в ответ на что я активно отдала. Во-вторых, совершенно не запорхала, более того, обнаружила в своем подсознании совершенно не объяснимые процессы. Сразу после того, как я услышала по телефону, что он нарисовался в заветной квартире, я начала оказывать себе психологическую помощь.
– Водки вмазала?
– Фи, грубо. Я к своему возрасту освоила технологии восстановления поруганной психики, раньше это была интенсивная половая жизнь, теперь неожиданная сексуальная интенсивность не окупается. С одной стороны, запросы стали выше, с другой – со мной стало слишком престижно спать, как расслабишься, завтра уже все знают. Были бы конторы, где можно прикупить на ночь глухонемого мулата… – Я вспомнила крылатые слова Афанасия Салынского: «Сижу в президиуме, а счастья нету».
– Чем же ты занялась?
– Есть две вещи, которые приводят меня в порядок: ванна и семечки. Я научилась их совмещать. Смотри, жаришь стакан семечек, ложишься в ванну и мелкими партиями бросаешь семечки в воду. Такими партиями, чтобы они не успевали промокнуть. Вот когда они плавают вокруг тебя, а ты их ловишь, ни одна мысль с этим занятием не может конкурировать. У меня однажды вода на пол перелилась, я не заметила.
– Клиника. Наверное, в прошлой жизни ты была водоплавающей птицей.
– Вот я полежала в ванне, выспалась, проснулась как новая. Свобода, подъем, счастье! Неделю летала, потом началась депрессия. Он, понятно, вел себя как полный кретин, встречался со мной, прятался от девчонок. А у меня крыша соскочила, стал казаться таким мифологизированным, таким желанным, как в первые годы жизни. Спрашиваю, мол, с кем решил жить? Томно глазки опускает, мол, сообщу тебе решение позже. Худой, голодный, несчастный, пока томность размазывает по облику, пытаюсь его обедом накормить… Жалко ведь. Их мамаша из квартиры на улицу выставила, а они ж инфантильные, заработать не могут, все у кого-то из милости жили, то с алкашом бутылкой расплачивались, то с инвалидом услугами, теперь вот сторожат что-то. Тимуровцы, в общем… – Я вела себя как тактичная мамаша, пока климактерические дяденька и тетенька разыгрывали Ромео и Джульетту. Я понимала, что должна сохранить отношения Андрея с детьми и даже сплести ему мостик, как обезьяны для доктора Айболита, по которому он сможет в эти отношения вернуться. Он рисовался в доме каждый день, подгадывая, когда дети в школе, исполнял домашнюю работу с большим рвением, чем прежде, изображал духовную близость, мылся, чистился, переодевался и сваливал. В чем-то жизнь даже упростилась, деньги я и до этого зарабатывала сама, дом и до этого везла, а тут еще и поток замечаний исчез.
Я загружала себя работой и тусовкой, но периодически оказывалась в такой глубокой истерике, что Андрей получал даже корзинку моих унижений. Правда, унижалась я неграмотно: две ноты моего унижения сопровождались двумя моими ударами ногой в пах, но ему и это было подарком. Утром вставала, смотрелась в зеркало и говорила: ты что, охренела? он же тебе не нужен! Пока не вычислила, что это менструальная
