— Есть один! Степанида! Доверяю тебе хлопнуть его ниже спины и пробудить, басурмана, к новой жизни. Мне некогда, там ещё один активист понужает. Ты глянь! Этот куда бойчей, угребает руками, как моряк.
Сдвоено шибанул в уши забывшейся роженице крик младенцев. Она открыла глаза, сквозь слезливую мглу увидела в свете лампы на руках у Стешки и врача два белых комочка. Благим матом опять заорал петух.
— Ну, Тонька! — ворковал бородач, умело вытирая чистым рушником детей. — Перестарались вы с мужем. Оттого двойной приплод организовался. Да как по заказу, парень и девка. Ну, вражина! Это уметь надо же так угадать.
— Да что? Двойня? — невнятно прошептала она чёрствыми, покусанными губами.
— Хо-хо-хо! Стеша, мамаша глазам своим не верит. А коль ещё так лихо станешь баловать с мужиком, и от тройни не гарантирую, — залился смехом врач, задрав свою бороду, — ой уморила-а! Хо-о, хо-хо-хо-о. — Следом зашлась рыдающим смехом Стешка, а потом уж дернулись в слабой улыбке губы матери.
За стеной избы сатанел петух на возбудителей спокойствия в своих не вмеру огромных владениях. С этой ночи прищемила нужда беспокойную Гусевскую — отдалилась она от горячки культпросветработы.
Загубил окаянный старатель активную женделегатку и, по неразумению своему в вопросе текущего момента, сотворил из неё детную бабу на радость гидре мирового капитала. А может, и на горе.
Но вот, когда всё отболело и настала пора радоваться, то на Тоню накатила какая-то сухая злоба по отношению к ещё вчера желанному Егору, бросившему её одну в таком положении и скитавшемуся невесть где.
Потом, так же внезапно, с ещё большей силой, обуяла её глубокая любовь к мужу и детям, к их нежному молочному запаху, к заспанным мордашкам.
Они и глазки-то открывали, лишь когда жадно сосали груди, растопыривая маленькие пальчики, от прикосновения которых мать испытывала небывалое наслаждение.
Ребята оказались на удивление спокойными, совсем не ревели, даже пугали её этим. Ей всё ещё не верилось, что это она, Антошка Гусевская, явила на белый свет такое великое чудо.
Она отчётливо помнила себя в последние месяцы перед их рождением. Свою дурноту лица, его водянистую отёчность и кирпичные пятна по щекам, свои ощущения в ожидании последнего дня. Она уже тогда жила не для себя, а для них.
Лихорадочно и неумело кроила распашонки, какие-то несуразные штанишки, всё это без конца перебирала, вздыхала и опять шила, словно намеревалась одеть целый детский приют.
И тут ей захотелось похвалиться детьми, вот, мол, глядите! И порадуйтесь! Через две недели она запеленала детишек, перекинула сутунками через обе руки и понесла в окружком.
Шла осторожно, огибая ямы, ещё более покрасивевшее лицо излучало заботливый восторг. Ловила взгляды встречных людей и видела в них понимание, безукорную шутливость, доброе удивление.
С обеда работа окружкома была сорвана. Все собрались в её кабинете, тормошили спокойных детишек, открывали их и опять пеленали, тащили из магазина подарки, а к вечеру все переругались, выбирая близняшкам имена.
Какие только не выносили на обсуждение! Но тут же отвергали, предлагали новые: уборщица, та самая дородная Моисеиха, приволокла от своего деда святцы и сунулась было с ними к счастливой от такого внимания мамаше, но была вынуждена ретироваться от мгновенно сплотившихся в негодующем крике «воинствующих безбожников».
Наконец Бакшаев выдвинул на голосование свое предложение.
— Товарищи! Ввиду того, что наша комсомольская семья выросла в два раза, пополнилась членами будущего социалистического общества, дети не могут иметь аполитичные имена, потому что являются продолжателями революции.
Я предлагаю назвать Тониного сына — Рево, а дочь — Люция. Революция! Кто за, прошу голосовать. Так, принято единогласно. Все! Вопрос дня закрыт. Быковы Рево и Люция с пеленок усвоят идейную убеждённость рабочего класса и станут достойными гражданами нашего государства. Митинг закрывается, комсомольское крещение считаю законченным. Тоня отозвала в коридор Бакшаева.
— Вот что, секретарь. Без работы прокисать я не могу. Дай какую-нибудь бумажную работёнку на дом, пока твои крестники не зачнут бегать ножками.
— Что я тебе могу дать? Только сюда с ними не являйся, развалишь работу окружкома. Ты глянь, как все ополоумели, особенно женщины. Так что, сиди дома, вот закончим строительство детсадика — и тогда милости прошу к нашему шалашу.
— Товарищ Бакшаев, я не намерена с тобой играть в бирюльки и прошу немедля решить вопрос. Или каждый день буду тебя осаждать с ними вместе. Не отступлюсь.
— Ты не отступишься, — усмехнулся секретарь, — ох, Тоня, что же тебе поручить посильное. — Он задумался. — Вот что, смонтирована типография.
Через недельку выйдет долгожданный номер газеты «Алданский рабочий». Мобилизую тебя на скорейший подбор заметок. Можешь посиживать дома, я буду направлять к тебе рабкоров, а ты готовь материалы к печати. Сойдёт?
— Сгодится. Только дома я не шибко усижу, уже договорилась с Моисеихой, она приглядит за детьми, когда отлучусь.
— Не сидится же тебе. Да уж ладно, не сгуби голодом Рево с Люцией.
— Не сгублю, не бойся.
— Да, вот ещё что. Коркунов запурхался с отчётом по политпросвету и охвату культработой. Возьми у него документы и помоги разобраться.
— Ладно, до свидания, — она нашла Кольку и позвала к себе домой.
Стеша уже пришла из больницы и, при виде своего дружка, радостно засуетилась у плиты. Лучи закатного солнца прожигали избёнку через окно. После ужина взялись за отчёт. Колька усердно выводил строчки на серых листах бумаги:
«За отчётный период грамотность русского населения поднялась до сорока процентов, когда среди тунгусов и якутов грамотность едва шесть процентов. Согласно указаний особой комиссии нацмен при ЯЦИКе, среди туземцев, главным образом тунгусов, организовано восемь туземных Советов в округе.
Для них же имеются в наличии два хлебозапасных магазина с товарами на сумму свыше сорока тысяч рублей, распределены олени на сумму семь тысяч рублей, открыто два ветпункта и на стойбищах работает один ветврач.
На оседание туземцев за два года потрачено двенадцать тысяч рублей и отпущено кредита на тридцать тысяч.
На школьное дело ушло двадцать восемь тысяч шестьсот рублей, в новом бюджетном году отпущено в два раза больше для постройки новых школ.
Работают четыре тунгусские школы, ныне предположено открыть ещё три с шестьюдесятью стипендиями. От округа в Якутской совпартшколе обучалось три тунгуса, в этом году заступят ещё пять человек.
Два человека направлены в Ленинградский Севрабфак. Годовой расход по медпомощи на кочевья равен 27962 рублям. Общее число школьников в округе 246 душ».
Над отчётом корпели допоздна, а когда Стеша ушла проводить Коркунова. Тоня засела составлять, по заданию Бакшаева, план культурной работы окружкома.
Когда он был готов то внимательно перечитала его:
Культурный поход комсомола
Она подчеркнула заголовок.
«Всесоюзный культурный поход — одна из важнейших мер на культфронте. Мы обязаны завтра же развернуть беспощадную войну с безграмотностью масс, дать решительный отпор сгнившим пережиткам старого дореволюционного быта, ополчиться против нашего врага — алкоголизма, отравляющего организмы
