момент, когда ее министр иностранных дел пытается наладить добрые отношения, а председатель ее Государственного совета пытается получить приглашение в США.
Адвокат Фогель изыскивал возможности как-то вызволить из беды незадачливую университетскую ворону, а мы получили точное представление, в каких цифрах обходятся услуги адвоката в стране неограниченных возможностей. Через полгода мы узнали, что Цее может быть выпущен на свободу под залог в миллион долларов. Когда, казалось, все было урегулировано и кандидаты для обмена были готовы – двадцать три западных шпиона и диссидент Щаранский за одного болгарина, молодого польского разведчика, гражданку ГДР, находившуюся на службе в советских органах, и нашего профессора, – вдруг выяснилось, что тот передумал и решил остаться в США. Через две недели он опять передумал и захотел, чтобы его обменяли. Обмен, происходивший на мосту Глинике, конечно, как всегда, привлек большое внимание прессы и телевидения. Моя служба была при этом представлена одним рассеянным профессором, который только из-за своей глупости попал в ловушку американской контрразведки, – совершенно неподходящий материал для шпионского триллера.
Насколько бесперспективной была для нас ситуация в США, настолько проще она была у нашего порога. Конечно, нельзя было просто разевать рот, чтобы жареные голуби сами туда влетали, но работу нам облегчали многие факторы. Атмосфера движения 1968 года, протест против вьетнамской войны, критическое отношение к властям и авторитетам были характерным феноменом западного мира, что отразилось и на молодых американцах, живших в Федеративной республике и в Западном Берлине. Насыщенность Западного Берлина и Гейдельберга, где находилась штаб-квартира вооруженных сил США в ФРГ, американскими армейскими подразделениями и обслуживающим их гражданским персоналом давала нам возможность относительно легко завязывать и расширять контакты. Американцы иначе, чем англичане и французы, интегрировались в общественную жизнь. В Восточном Берлине они чувствовали себя свободнее.
Что особенно способствовало контактам, так это уже ставшая афористичной бесцеремонная готовность американцев ко всяким случайным сделкам. И теперь я уже могу сказать, что это стремление американцев к быстрому заработку моя служба использовала слишком робко. Хотя мы знали, что американские службы в большинстве случаев без обиняков прибегали к финансовому фактору при вербовке граждан ГДР, нам с трудом давались наши вербовки с таким прагматизмом, без всякого идеологического обрамления.
К каким результатам могла привести ставка на деньги, продемонстрировал нам один турецкий посредник. Хуссейн Иилдрым работал автослесарем на одной из военных баз США в Западном Берлине и в течение шести лет доставлял нам очень ценную информацию, которую он покупал у сержанта Джеймса Холла В лиц (псевдоним Молния), занимавшегося электронным шпионажем в Агентстве национальной безопасности. Наряду с информацией мы узнали через Йилдрыма истинное значение аббревиатуры АНБ (NSA): сотрудники агентства называли его в шутку “no such agency” (“не такого агентства”), ибо сохранение тайны этой службы принимало такие бессмысленные формы, что каждый, кто состоял в этой разведывательной службе США, должен был отрицать его существование.
Среди важнейших документов, доставлявшихся нам Холлом (Молнией), был один, который проинформировал нас о “большом ухе” Америки – гигантском комплексе подслушивающих устройств, охватывающем весь мир, куда входили и станция на Чертовой горе в Груневальде, и пост подслушивания недалеко от границы между ГДР и ФРГ, улавливавший любой кашель, проникавший в эфир. Тысяча триста высококвалифицированных техников отлавливали в одном Берлине рацио– и телефонные сообщения, анализировали и квалифицировали их и направляли информацию дальше для последующей ее фильтрации. Раньше мы с трудом составляли информационную мозаику из различных источников. Так мы выудили сведения о том, что с Чертовой горы прослушиваются наши телефонные линии и радиопередачи, и узнали – к сожалению, слишком поздно, – что техникам удалось раскусить наш код, которым шифровались все сообщения о международной и внутренней ситуации, получаемые Центральным Комитетом. Министр экономики Гюнтер Миттаг, сам того не подозревая, каждый день преподносил американцам свежий бюллетень о ситуации в нашей экономике. Позже я узнал, что западногерманские службы неоднократно пытались получить эту информацию у американцев, но американцы не раскрылись, так как у них хватило ума понять, что это быстро стало бы известно моей службе.
С тех пор как появился агент Молния, мы больше себя не утруждали: секретная и совершенно секретная информация поступала непрерывно. Оба – Холл и его посредник – обходились нам не дешево, но информация стоила того. Объем и содержание документов вскоре превысили возможности наших аналитиков, и мы стали передавать их КГБ, поскольку они имели стратегическое значение. Прежде чем мы это сделали, мы решили посоветоваться с руководителем радиоразведки и контрразведки нашего министерства (Главный отдел III). Он выразил огромное удовлетворение и сказал нам, что в соответствии с этими документами электронная система ведения войны США и их партнерами по НАТО – ЭЛОКА дает им точные сведения о важнейших командных центрах государств Варшавского договора и обо всех передвижениях войск восточного блока от ГДР до Советского Союза включительно.
Молния также добыл для нас отчет с грифом “Навес крыла”, в котором были перечислены электронные средства, предназначенные для отключения в экстренном случае командных центров Советского Союза и государств Варшавского договора. В этом плане детально излагалось, как могут быть выведены из строя высокочастотные радиопередатчики советского Верховного командования, по которым оно передает свои приказы войскам. Другой материал нашего агента содержал тринадцать документов, директив и текущих приказов АНБ и других разведывательных служб, которые детально расписывали планы США в области радиоразведки на ближайшее десятилетие.
После перемещения Холла в центр АНБ в Соединенных Штатах контакт с нами он не прервал. Он доставлял нам материал такой взрывной силы, что мы советовали ему несколько сократить свою активность, дабы не вызвать подозрения. Его чрезмерная деловитость стала для него роковой. Он, очевидно, попробовал связаться с КГБ, чтобы удвоить свой доход, продавая свои сведения еще и Советскому Союзу. Из-за этого он и попал в поле зрения ФБР, и дни его были сочтены. В декабре 1988 года он вместе с Йилдрымом во время свидания с одним агентом ФБР, выдававшим себя за агента КГБ, был арестован. Контрразведка считала, что документы, которые он нам передал, по меньшей мере на шесть лет парализовали электронное наблюдение американцев за Восточной Европой. Холл был осужден на сорок лет тюрьмы, а Йилдрым – к пожизненному заключению.
Большую ценность имела также информация об электронном американском шпионаже, которую нам предоставлял Джеффри Карни (псевдоним Кид) – сержант ВВС, работавший как лингвист и специалист по коммуникациям. Из главной квартиры АНБ в Форт-Миде, штат Мэриленд, шли прямые связи в европейское представительство во Франкфурте-на-Майне и в Западный Берлин на Чертову гору. Материал Карни наглядно демонстрировал нам, как эта система коммуникаций в течение нескольких минут после начала войны может указать дюжины уязвимых целей Варшавского договора. Мы могли не сомневаться, что обозначенным штаб-квартирам в критической ситуации угрожало разрушение.
Некоторые вещи казались мне столь фантастичными, что я обращался за разъяснениями к экспертам, прежде чем в них поверить. Так, например, одна бригада специалистов, размещенная в Западном Берлине, занималась советским военным аэродромом Эберсвальде, в двадцати пяти километрах к северо-востоку от Берлина. Один документ, который нам добыл Карни, описывал, как американцам удалось проникнуть в коммуникации земля – воздух этого аэродрома. В то же время они были заняты тем, как найти способ отключить наземный центр связи и имитировать его из Западного Берлина. Если бы им это удалось, то советские летчики получали бы команды с американского командного пункта. Читалось это как научная фантастика. Но учитывая чрезвычайно быстрое развитие научных и технических возможностей, все это было гораздо более реальным, чем можно было подумать.
В апреле 1984 года Карни был переведен в Техас, где его значение для нас возросло еще больше. Однако спустя год он попросил убежища в нашей стране. Он рассказал о том, что произошло с его близким другом, который был заподозрен в шпионаже: в один прекрасный день его нашли задушенным в ванне с пластиковым пакетом на голове. Совершенно очевидно, что он опасался такой судьбы. Имели ли его страхи реальную основу или он впал в паранойю, которая поражает агентов вследствие нервного перенапряжения, ничего не меняло в наших опасениях, что он, будучи в нервозном состоянии, при малейшем поводе побежит во всем сознаваться. Мы воспользовались методом из нашего резерва на крайний случай: достали Карни кубинские документы, с которыми он полетел в Гавану, а оттуда – через
