Нужно подумать.
По какой дороге лучше пойти к сараю: по той, где закусочная, или по той, где закусочной нет?
Нужно подумать.
Поппер. Карл Раймонд Поппер. Почему он построил свою философию на критике неопозитивизма?
Нужно подумать.
Что-то опять левое ухо побаливает. Идти в поликлинику или не идти? При слове «поликлиника» моя рука тянется к пистолету. Недавно простоял в очереди к терапевту несколько часов, но так и не достоялся.
А не устроить ли в поликлинике акцию гражданского неповиновения?
Нужно подумать.
Недавно пошёл в военкомат сниматься с воинского учета, а девушка мне говорит: да вы что?! Да вы ещё мужчина хоть куда! Зачем же вам сниматься с воинского учета?! Вы ещё — ого-го! И я пригласил её в ресторан, и…
Ничего этого не было, это я так… шучу…
Но что тут смешного, остроумного?
Может, вычеркнуть?
Нужно подумать.
Картошку я выращиваю на даче.
Продолжать это делать или пора завязывать?
Нужно подумать.
Идти сегодня в библиотеку на встречу с читателями или не идти?
Нужно подумать.
Но что тут делать, если уже дал согласие?
Но сначала нужно доставить из сарая картошку.
Доставил на санках. При приближении к закусочной ускорил шаг и стал думать о Поппере.
Поппер, Поппер, Поппер, думал я, проходя мимо закусочной.
А потом пошёл в библиотеку на встречу с читателями и, чтобы сбить волнение, думал о Поппере.
Читал самое короткое, в том числе и «Нужно подумать». На вопрос, какими качествами должен обладать писатель, ответил, что писатель должен обладать качествами писателя.
А потом было чаепитие с домашними пирогами, и было хорошо.
Спиртного не было, и слава богу.
Но по дороге вдруг подумал о нём и, чтобы не думать о нём, снова прибег к помощи Поппера.
Поппер. Карл. Поппер, Поппер, Поппер. Поппер. Карл. Поппер, Поппер, Поппер.
Так думал я, проходя мимо закусочной, и прошёл, и слава богу.
Иди и пиши
Был май. Всё вокруг цвело и благоухало. Хотелось чего-то необыкновенного, и я побежал, и за моей спиной дико завихрялся ветер, и огромное чистое солнце восходило в степи, и я побежал туда.
А потом отец смазал тачку, и мы потащились на станцию за цементом и наскребли его в цементовозах почти два мешка.
На обратном пути отец зашёл в забегаловку, откуда вышел оживлённый, весёлый, разговорчивый, а потом он стал спотыкаться и падать, и я уложил его на мешки с цементом и потащил окольными путями, чтобы никто не видел.
Тащил изо всех сил, стараясь не опоздать на игру с правобережными, и успел и на последней минуте в красивом падении, головой, забил гол в свои ворота, и все разошлись, а я остался лицом в землю, и мне захотелось стать землёй.
И вдруг кто-то подошёл ко мне, и склонился надо мной, и стал утешать меня, и стал отирать моё лицо душистым платочком, и это была Успенская, и я заплакал.
И мы договорились вечером сходить в кино, и всё вокруг цвело и благоухало, и я был счастлив.
И наступил вечер, и я пошёл к месту встречи, но не дошёл, так как внезапно был схвачен и милицейским мотоциклом был доставлен в отделение, и капитан предложил мне написать, как всё было.
— А что было? — спросил я.
— Что было, то и пиши, — ответил он и вышел.
