Впрочем, его постигла небольшая неудача. Так как все места для больных дизентерией были заняты, его перенесли в холерный барак.
Какой-то мадьярский штаб-лекарь покачал головой, когда кадета Биглера выкупали и сунули ему по мышку термометр. 37о! Резкое понижение температуры — при холере падение температуры является самым плохим признаком! Больной становится апатичным…
В самом деле, кадет Биглер не проявлял никакого волнения. Он был необычайно спокоен, мысленно повторяя себе, что ведь он страдает за его императорское величество, за своего обожаемого монарха.
Штаб-лекарь приказал поставить кадету Биглеру градусник в толстую кишку.
«Последняя стадия холеры, — думал штаб-лекарь. — Симптомы агонии, крайняя слабость… Больной перестает понимать происходящее вокруг, его сознание притупляется… Он улыбается в предсмертных конвульсиях...»
Действительно, в течение всей процедуры, когда ему всовывали градусник в толстую кишку, кадет Биглер, разыгрывая из себя героя, улыбался, как великомученик, и ни разу не пошевельнулся.
«Симптомы, — продолжал свои наблюдения штаб-лекарь,— ведущие при холере постепенно к смерти: пассивность…»
Он по-венгерски спросил старшего санитара, рвало ли кадета Биглера в Ванне и был ли у него понос.
Получив отрицательный ответ, он пристально уставился на Биглера. Когда при холере прекращаются рвота и понос, мы опять же имеем картину того, что происходит при холере в последние часы жизни.
Кадет Биглер, которого принесли на койку из теплой ванны совершенно голым, отчаянно мерз и стучал зубами. Все его тело покрылось гусиной кожей.
— Вот, видите? — по-венгерски промолвил штаб-лекарь. — Сильный озноб, холодеющие конечности... Это — конец!
Склонившись к кадету Биглеру, он спросил его по-немецки:
— Ну, как вы себя чувствуете?
— Оч-ч-ч-ень х-х-хо-хор-ош-ш-шо, — стуча зубами ответил кадет Биглер. — М-м-м-не б-б-бы толь-к- к-ко од-д-де-я-я-я-ло!..
— Сознание частью помрачено, частью сохранилось, — констатировал мадьярский штаб-лекарь. — Он сильно похудел. Губы и ногти должны были бы почернеть… Это уже третий случай смерти от холеры, когда ногти и губы не чернели… — Он наклонился над кадетом Биглером и продолжал по-мадьярски: — Уже его сердце начинает ослабевать…
— О-о-д-д-дея-ло б-б-бы мн-мн-е-е-е!— простучал зубами кадет Биглер.
— То, что он говорит — его последние слова, — по-венгерски сказал штаб-лекарь старшему санитару. — Завтра мы его похороним вместе с майором Кохом. Сейчас он лишится сознания... Документы его в канцелярии?
— Они будут там, — спокойно ответил старший санитар.
— О-д-дея-я-ло бы м-м-м-не! — прошелестел кадет Биглер вслед удалявшимся.
В палате на шестнадцать коек находилось всего пять человек. Один из них был уже мертв. Он умер два часа тому назад, был покрыт белой простыней, и звали его, как того ученого, который открыл холерный вибрион. Это был майор Кох, о котором говорил штаб-лекарь, что его надо будет похоронить завтра вместе с кадетом Биглером.
Кадет Биглер сел на своей койке и впервые увидел, как люди умирают от холеры во славу его императорского величества, ибо двое из остальных находились в агонии. Они задыхались; лица их посинели, и из уст их вылетали какие-то отрывистые слова, причем нельзя было даже понять, на каком языке они говорили.
Это было скорее похоже на придушенный хрип.
Двое других с необычайно бурной реакцией выздоравливающих напоминали людей, охваченных тифозной горячкой. Они кричали что-то совершенно нечленораздельное и бешено дрыгали под одеялом исхудалыми ногами. Возле них стоял бородатый санитар, который пытался успокоить их, повторяя на своем штирийском (как догадался кадет Биглер) диалекте:
— У меня тоже была холера, золотые вы мои, но только я не дрыгал так, как вы. Теперь-то вам уж будет хорошо. Получите отпуск… Да не брыкайся ты! — накинулся он вдруг на одного из больных, когда тот так поддал одеяло, что оно замоталось вокруг его головы. — Этого у нас не полагается. Будь рад, что у тебя лихорадка, а то тебя выпроводили бы отсюда с музыкой. Нечего с вами валандаться.
Он оглянулся.
— Вон там те двое уже померли. Что ж, мы так и думали, — добродушно добавил он. — А вы из этой грязной истории выкарабкаетесь!.. Ну, надо итти за простынями.
Вскоре он вернулся с простынями. Он прикрыл ими покойников, у которых губы совершенно почернели, скрестил им руки с черными ногтями и немало потрудился, чтобы втиснуть им во рты далеко высунувшиеся языки; затем он опустился возле коек на колени и забубнил:
— Пресвятая дева Мария, пречистая богородица…
И старый санитар из Штирии строго поглядывал при этом на своих выздоравливающих пациентов, у которых буйная горячка означала возврат к новой жизни.
— Пресвятая дева Мария, пречистая богородица, — повторил он, когда какой-то совершенно голый человек хлопнул его по плечу.
Это был кадет Биглер.
— Послушайте, — сказал Биглер, — я купался. То есть, меня выкупали… Мне… н-н-надо одеяло. –Я… з-з-замерз…
— Это исключительный случай, — говорил полчаса спустя тот же самый штаб-лекарь кадету Биглеру, отдыхавшему под одеялом. — Вы на пути к выздоровлению, господии кадет. Завтра мы переведем вас в запасный госпиталь в Тарнов. Вы — носитель холерных вибрионов… Наука настолько далеко ушла вперед, что мы все это вполне можем распознать… Вы — из 91-го полка?..
— 13-го маршевого батальона, — ответил за кадета Биглера старший санитар, — 11-й роты,
—Пишите, — сказал штаб-лекарь: — «Кадет Биглер, 13-го маршевого батальона, 11-й роты, 91-го пехотного полка, препровождается для наблюдения в холерный барак в Тарнов как подозрительный по холере...»
Таким-то вот образом храбрый вояка кадет Биглер превратился в «подозрительного носителя холерных вибрионов».
На вокзале в Будапеште Матушич подал капитану Сагнеру телеграмму из штаба, которую послал несчастный командир бригады, отправленный тем временем в санаторию. Телеграмма была того же содержания, что и полученная на последней остановке: «Немедленно накормить людей, двинуться дальше в Сокаль». Однако, в ней было еще такое добавление: «Обоз включить в восточную группу. Разведывательная служба отменяется. 13-й маршевый батальон строит мост через Буг. Подробности в газетах».
Капитан Сагнер тотчас же отправился к коменданту станции. Его встретил с любезной улыбкой маленький, толстенький офицер.
— Ну и натворил же ваш бригадный! — сказал он, широко улыбаясь. — Однако, мне пришлось вручить вам эту чепуху, потому что из дивизии еще не получено распоряжения не отдавать его телеграмм адресатам. Вот, например, вчера проходил здесь 14-й маршевый батальон 75-го полка, а на имя начальника была получена телеграмма, чтобы выдать всем нижним чинам в награду за Перемышль по шести крон, и вместе с тем приказ, чтобы из этих шести крон каждый нижний чин внес в канцелярию по две кроны на военный заем… По достоверным сведениям, у нашего бригадного — прогрессивный паралич!
— Господин майор, — сказал капитан Сагнер коменданту станции, — согласно полковому приказу мы едем по маршруту в Гэдэллэ. Люди должны получить здесь по сто пятьдесят грамм эмментальскогох сыра[13]. На последней станции люди должны были получить по сто пятьдесят грамм венгерской колбасы. Но они ничего не получили.
— Повидимому, и тут ничего из этого дела не выйдет, — не переставая любезно улыбаться, ответил
