недоступны пониманию подданных западных демократий, не имевших столь недавнего тоталитарного опыта, для нас более чем понятны.
Другое дело, что большая часть планов реформирования общества не была реализована по той или иной причине: на что-то просто не хватило времени, другое оказалось слишком сложноосуществимым. Но рациональное зерно, присутствующее во многих действиях руководителей Третьего рейха, достойно того, чтобы его выделили и как минимум приняли к сведению. По крайней мере в том, что касается поддержания национальной идентичности, защиты народной культуры, предотвращения вымирания народа. Следует обратить внимание и на разрушительные компоненты, локализовать их, но уже не для применения на практике, а с тем, чтобы, напротив, их применения не допустить. До тех же пор, пока наследство Третьего рейха остается, так сказать, неразобранным, лежит неопрятной грудой в самой дальней кладовке, остается опасность, что оно попадет совсем не в те руки. А в этом случае оно может быть реально употреблено во зло. Отрицать необходимость этой работы – значит, уподобляться «мужу неразумному» из приведенного эпиграфа.
Итак, попробуем разложить все по полочкам. Хотя бы то, что лежит на поверхности, делая содержимое кладовой особенно пугающим и отталкивающим. То, о чем мы всегда опасались спрашивать.
Мораль, аморальность или антимораль, или Для начала о гансах, фрицах и немцах вообще
Мараль, конешно, – это хорошо, кто спорит.
Но хорошо-то хорошо, да ничего хорошего.
Окромя марали, еще много чего в жизни есть.
Как посмотреть.
Изображать противника – настоящее искусство. Главное тут – не перейти определенную грань, не сделать образ врага слишком мрачным или слишком юмористичным. В первом случае он может оказаться пугающим, во втором, напротив, вовсе не будет внушать опасения и ненависти. Деятельность пропагандиста в этом смысле подобна балансированию на лезвии бритвы: любое чрезмерное смещение акцентов может привести к последствиям, мягко говоря, нежелательным.
Советская пропаганда в таких «танцах на волосяном мосту», между правдой и вымыслом, преуспела чрезвычайно. Для того чтобы убедиться в этом, стоит лишь перелистать наши газеты времен войны. Искусность изображения «фрицев» просто поражает. Образ врага вызывает одновременно презрение и искреннюю ненависть. Классический «фриц» со страниц газеты «Правда» – безжалостный зверь и палач и одновременно персонаж откровенно придурковатый и незадачливый. Естественно, что о наличии у «фрицев» какой бы то ни было морали и нравственности и речи быть не могло: что за мораль у убийц и грабителей? Создателям такого образа врага было на руку и то, что к немцам в России всегда относились весьма настороженно, подозревая их в разного рода тайных злоумышлениях и извращениях, но при этом ничего толком о них не знали. Поэтому даже совершенно фантастичные утверждения относительно морального облика врага воспринимались вполне естественно и не вызывали внутреннего протеста. Например – заявление о том, что каждый немецкий солдат носит в кармане специально составленное и изданное по заказу генерального штаба пособие «Как изнасиловать женщину». Или обвинение немцев в изготовлении глицерина и мыла из тел узников концлагерей.
Этот пропагандистский миф, до сих пор бытующий в народных представлениях о зверствах нацистского режима, был на самом деле запущен задолго до того, как впервые прозвучало это название «национал-социализм». Его авторы – английские армейские пропагандисты времен Первой мировой войны. Показательно, что по завершении боевых действий Англия публично принесла Германии извинение за использование такого рода сюжетов в военной пропаганде, но миф оказался куда более живучим, чем считали его создатели, – он продолжает существовать по сей день.
Или, наконец, гомосексуализм в немецкой армии и войсках СС – излюбленный сюжет нынешних желтых журналистов. Надо сказать, что такой прием уже был испытан не раз: чего стоит, скажем, вызвавшее некогда погромы и убийства утверждение, что евреи замешивают мацу на крови христианских младенцев! Аморальность противника была и остается одним из пропагандистских козырей: обвиняя противника во всех смертных грехах, изображая его безнравственным, легче манипулировать общественным сознанием.
Разумеется, никто не пытается причислять солдат оккупационной армии к ангельскому чину: любая война расшатывает моральные устои, стирает тонкий налет цивилизованности, выхолащивает нравственность. Таково уж главное свойство излюбленного человечеством средства разрешения конфликтов. Однако, говоря о немцах – точнее, о немецких солдатах, тех представителях германского народа, по которым наши отцы и деды судили о нации в целом, – невозможно да и несправедливо обойтись максималистскими ярлычками. Все было намного сложнее, чем мы, приученные к одной-единственной на всех точке зрения, привыкли думать.
Во-первых, речь идет о громадной массе людей. Не биороботов, склепанных на заводе по единой схеме, не марионеток, послушно марширующих под звуки маршей, а живых людей. Разных по рождению, воспитанию, личным качествам. Среди них были прирожденные солдаты и вынужденные участвовать в войне интеллигенты, практичные крестьяне, которым не в диковинку кровь и не в новинку тяжелая работа, – и горожане, дети декадентских двадцатых годов. Среди них были тупые исполнители и мечтатели, хладнокровные убийцы и благороднейшие люди. Они не были единым конгломератом, лишенным эмоций. Напротив, каждый из них, даже оглушенный своей собственной пропагандой и искусно встроенными в мировоззрение императивами, оставался личностью – цельной и самостоятельной. Посему судить всех скопом, выносить суждение разом обо всех, кто находился по ту сторону фронта, по меньшей мере глупо и, что называется, не по-божески.
Иными словами, как писал Гвидо Кнопп, «организация СС стала зеркальным отражением немецкого общества. Подавляющее большинство его граждан были „абсолютно нормальными людьми“, которые в совершенно ненормальных условиях становились преступниками. /…/ Из тех, кто стал преступником, далеко не все осознавали, что творят зло».[2]
Не стоит забывать и о том, что процент благородных людей и мерзавцев, или, пользуясь библейской терминологией, агнцев и козлищ (сиречь крайних проявлений человеческой натуры), в обществе сравнительно невелик. Гораздо больше как среди нас, так и среди немцев 1930-1940-х годов людей средних, в которых поровну от ангела и от зверя. Оглянитесь вокруг – да что там, просто взгляните в зеркало – и вы поймете, что это утверждение более чем справедливо. Средневековая притча о светлом и темном ангелах, сопровождающих человека всю жизнь и нашептывающих ему добрые или злые помыслы, не так уж и неверна. Среди тех, кто с оружием в руках шел по русской земле на восток, были не только отъявленные негодяи. Напротив, это скорее исключение. Большинство солдат вермахта были обычными людьми, которые пошли на войну не по зову души и велению сердца, а просто потому, что «так надо». Это не делает их хуже или лучше: в конце концов, они были послушным орудием, подчиняющимся мановению руки партийных дирижеров. Если мы осуждаем среднего немца за само участие в войне, то что мы сможем сказать о наших соотечественниках, так же, по указке правящей тоталитарной партии отправлявшихся в 1939-м завоевывать финские земли? Между нами говоря, этот эпизод нашей истории – один из самых позорных, но позорных именно для руководства страны, а не для тех, кто выполнял приказ, будучи свято уверен в справедливости и необходимости совершающегося. Речь-то как раз о том, что от простого солдата, призванного на фронт, зависело мало что.
Однако вернемся в Германию. Для немецкого обывателя идея о необходимости расширять границы рейха была гораздо более органичной, нежели мысль об уклонении от службы в армии. В первую очередь потому, что режим, призывающий его на войну, буквально только что вытащил его из нищеты, а страну из разрухи. С его точки зрения, этот режим правления был просто прекрасным.
Что же касается сопровождавших триумфальное шествие национал-социализма репрессий, то тут вопрос сложный. К социал-демократам и коммунистам средний немец никакой привязанности не питал: первые так и не сумели навести порядок в полуразрушенной войной и репарациями стране, а вторые были, на взгляд законопослушного бюргера, чересчур деструктивны. Тем паче не было любви и к евреям, которые в силу свойственной их национальному менталитету пассионарности всеми путями рвались к власти, входили в руководящие группы различных политических партий. Сложилось так, что именно социал-демократическая
