остался позади на перекрёстке пыльных дорог. И внезапно всё, кроме этого ухода, сделалось неважным, второстепенным. Мне отчаянно захотелось последовать за ней без вопросов, без раздумий, без страхов, без воспоминаний… Я стоял и смотрел ей вслед, словно ждал, что она обернётся и поманит, но этого не произошло, и я в очередной раз убедился в том, что чудес не хватает на всех.
Впереди замаячил наш лагерь, растянутые на жердях верёвки, на которых уже полоскались мокрые полотняные флаги одежды. На обед, или проще сказать, еду, поскольку чёткого распорядка приёма пищи здесь не соблюдалось, пристроились у подножья плешивой горы, в очередной ложбинке, куда не проникал ветер и можно было спокойно разжечь костёр. Именно таким дедовско- походным способом предстояло приготовить еду. Равви сел, прислонившись спиной к выступу, прикрыл глаза. Он выглядел усталым. Я мысленно примерил на себя ярость несогласных, толпу, разрывающую на части в ожидании невиданных чудес, баб с младенцами, солдат с копьями, да ещё одного бестолкового парня, заблудившегося во времени и пространстве… И решил, что я бы ни за что не хотел оказаться на его месте. Да ещё разговор с Магдалин не шёл из головы. Я мялся, пока Равви сам не спросил, что я хочу ему сказать.
– Я встретил Магдалин.
– Вот как?
И всё. Ноль реакции. Мне даже обидно за неё стало.
– Красивая девушка.
– Да, красивая, – так же равнодушно констатировал он, как хвалил бы стол, дерево, собаку…
– Она беспокоится о тебе.
Недоумённый излом бровей. Вопросительный взгляд.
– Она рассказала, что случилось с неким Крестителем.
При упоминании этого имени по лицу Равви пробежала тень.
– Это был Человек. – Сказал он дрогнувшим голосом, отозвавшимся неожиданной болью. – Он был моим другом и Учителем. Таких больше нет. Мне его не хватает…
– Прости. – Сказал я, снова ощутив неловкость, словно в происшедшем была и моя вина.
– Не волнуйся. – Уже обычным тоном проговорил Равви. – Участь Крестителя мне не грозит. Можешь успокоить Магдалин.
И посмотрел так, что я почувствовал себя круглым дураком, пересказывающим бабьи сплетни.
Я отлез к костру, предложил помощь.
Тем временем Матвей, свирепо дувший в огонь, сумел разжечь пламя, и оно с прожорливостью голодного набросилось на хворост.
– Чем будем питаться? – поинтересовался я. – Жареной саранчой?
Пётр рассмеялся. Нормальный парень, прикольный, с лёгким характером. И умника не корчит. Он мне нравился больше всех в нашей компании… В нашей? Я невольно вздрогнул. Впервые я подумал об этих людях не как о случайных попутчиках. «Наши…» В этом слове заключался гораздо больший, глубинный смысл, что-то общее, близкое, схожее. Ты никогда не скажешь «наш» о том, что тебе чуждо, безразлично или враждебно.
От этого внезапного откровения я смешался и притих.
– Не знаю, – отозвался он, кивая в сторону пары больших плетёных корзин, – там что-то должно быть. Фаддей, глянь!
Фаддей, находившийся ближе всех, к вожделенным корзинам, поднял крышку, и его смазливое лицо вытянулось, отчего утратило эту самую смазливость.
– Там ничего нет.
– Не может быть, – заупрямился Пётр. – Там должна быть рыба, я чувствую её запах.
– Подойди и посмотри, – обиделся красавчик. – Бывшему рыбаку везде рыба чудится. Даже на деревьях. В коробе нет ни чешуйки.
– Может, там что-то и было, но пока мы тусовались в храме, её кто-то сожрал. – Предположил я. – Наверное, стая голодных кошек. У кого-нибудь есть сачок?
– Зачем?
– Пойду, наловлю кузнечиков к ужину. Кому сколько?
Неожиданно это вызвало общее веселье.
– Кажется, без тебя нам было скучно, – подал голос Равви.
– И голодно, – парировал я. – Святым духом сыт не будешь.
– О чём вы говорите? – искренне удивился Равви. – Еды предостаточно. Полные корзины.
– Они пусты как мой карман.
– Не может быть, – недовольно покачал головой Равви. – Пётр, посмотри. Быть может, твои глаза острее.
Петр открыл крышку, многозначительно посмотрел на нас и с трудом перевернул корзину. Блестя тусклой, как тысячи крохотных сплавленных воедино монеток, чешуёй, обречённо шевеля жабрами, зевая на солнечный свет, посыпались на землю тяжёлые рыбины.
Я подскочил, рванулся к корзине, да так и застыл с выпученными глазами и глупо раззявленным ртом.
– Она же была пустая… – неуверенно промямлил Фаддей.
– Это чудо! – Воскликнул Матвей.
Равви недовольно покачал головой.
– Это такая мелочь, что, будь у вас чуть больше желания и веры, вы легко бы совершили это сами. Учу вас учу, а без толку. Посмотрите вокруг. Вот, хотя бы на тех птиц: не сеют, не жнут, нет у них ни хранилищ, ни житниц, ни денег, а сыты… Говорю вам: не беспокойтесь о завтра: завтрашний день сам позаботится о себе.
Равви обвёл присутствующих сердитым усталым взглядом. Потупившись, они понуро опустили головы. Я посмотрел в сторону. И впрямь – большая серо-чёрная ворона, наглая и жирная, ничем не отличающаяся от московских собратьев, шастала по жухлой траве, воровато косясь на наш чудесный улов круглым жёлтым глазом.
Я подумал, что, наверное, его отнюдь не преклонный возраст мешает людям воспринимать то, что он говорит. Будь он убелённым сединами и испещрённым морщинами старцем, возможно, всё было бы проще. Нелегко человеку, отмерившему большую часть жизни, даже в чём-то разуверившемуся, безоговорочно принять философию рыжеволосого парня в стоптанных сандалетах, с неизъяснимой печалью на дне синих глаз, чересчур ярких и пронзительных. Улучив момент, я, как всегда некстати, спросил, сколько ему лет. Он посмотрел удивлённо, но ответил:
– Тридцать три. А что?
Я отчего-то смешался, и он со странной улыбкой отвернулся.
– Помоги. – Сказал тем временем Матвей Петру, и оба принялись возиться с рыбой на костре. Ворона подобралась ещё ближе и принялась деловито прохаживаться по песку, делая вид, что нимало нами не интересуется.
– Винишка бы, – подсказал я. – Гулять, так гулять.
Равви стрельнул в меня многозначительным взглядом, покачал головой.
– Виноват, – покаялся я. – Искуплю примерным трудом на благо прогрессивного человечества.
– Тогда вперёд, – встрял Матвей и, добродушно похлопав по спине своей лапищей, кивнул подбородком в сторону костра, около которого громоздилась в траве вялая рыба.
– Чё делать-то? – тоскливо полюбопытствовал я, глядя на тлеющие угли.
– Жарить, – лаконично пояснил он, не вдаваясь в подробности.
– Здесь рыбы – обожраться. – Проворчал я. – Куда жарить такую прорву?
– Мы найдём, с кем ею поделиться, – ответствовал Равви. – Вечером придут люди.
– Пусть люди и жарят…
Равви сказал, чтобы я не ворчал, а занялся делом.
– Давай, помогу. – Предложил Петр.
– Сам справлюсь. Не маленький.
Я напряг память, восстанавливая опыт школьных походов. Присел на корточки и с усердием дунул в
