спине. Я вежливо отказался. Лифт приехал на первый. Все вышли. Сосед пожелал мне удачного дня. Я ему тоже. Пёс снова дёрнул остатком хвоста и поднял ногу на куст. Сосед раскланялся с бабульками у подъезда. Те приросли к скамейке.
Мой железный конь изрядно пропылился под «ракушкой», и, когда я его заводил, укоризненно чихал и тарахтел, выражая недовольство долгим простоем.
– Ладно ворчать, – сказал я. – Поехали.
Мы всегда так общались. С детства слышал, как мама разговаривала со старенькой швейной машинкой, то поругивая, то подхваливая, и во мне вызрело языческое убеждение, что у всего, созданного руками человека, как у растений или животных, есть своя особая энергия. Нечто, вроде души. Подумал, и самому смешно стало: какая может быть душа у неодушевлённых предметов? Впрочем, многое, над чем я когда-то самонадеянно потешался, мне же боком и вышло. В точности по народной мудрости: хорошо смеётся тот, кто смеётся последним.
Я немного поразмышлял над соседским перевоплощением и решил, что, возможно, он и был неплохим мужиком, но непомерные возлияния подпортили его характер, а теперь, наверное, завязал. Бывает. У нас в посёлке был похожий случай с трактористом. Отвратный был мужик, пьяница и дебошир. А потом закодировался и в город подался на заработки. Через пару лет вернулся на иномарке, матери невесту знакомиться привёз. Фактурную такую деваху…
Не могу сказать, чтобы на работу я ехал как на праздник. Но и отвращения к данному процессу не испытывал. Существуют некоторые вещи, которые делать необходимо, как спать, принимать пищу или испражняться. Ведь не задумываешься, доставляет ли удовольствие сидеть в клозете: нужно, и точка. Рулил по шоссе, магнитола исправно выдавала свежие хиты, и я неожиданно понял, что мне тяжеловато вести машину после вынужденного перерыва. Не то, чтобы я что-то забыл или появилась неуверенность, страх – нет, дело было в другом. Просто там, где раньше я подрезал бы или вклинился, сейчас отчего– то не делал ни того, ни другого. Разумеется, это делали другие, а мне оставалось тупо пропускать более шустрых водил, слушая за спиной возмущённые гудки, ловя через стекло недовольные или презрительные взгляды, каковыми награждают на дороге чайников или раззяв. Неожиданно дорога до работы, прежде занимавшая не более получаса, растянулась в полтора и превратилась в изощрённую пытку. Конечно, я опоздал. Прибыл не к девяти, как требовал Василий, а почти в десять.
Наш офис находился в высотке и занимал скромный отсек на седьмом этаже. На разболтанной двери табличка, мало что говорящая человеку постороннему: «Фрика». Признаться, я и сам, не знал точного значения этого слова. Не то чьи-то слитые инициалы, не то кликуха – ностальгия по славному прошлому. А, может, и что-то третье. Честно говоря, мне по барабану. Фрика, так фрика. Напустив на себя болезненно- сокрушённый вид, я потянул дверь и попал в знакомый изрядно прокопчённый табачный дымом коридор.
Здесь всё было по-прежнему, как и до моего отъезда. Странно, почему-то, когда что-то меняется в жизни, кажется, будто должно измениться и всё вокруг. Но этого, естественно, не происходит. Но старом месте звонко колотила наманикюренными пальчиками по клавиатуре секретарша, миловидная блондинка Марина. Завидев меня, улыбнулась приветливо, но с кислинкой. Мы перекинулись парой фраз, и я поймал себя на том, что пристально разглядываю её страдальчески сомкнутые губки, но не потому, что они вызывали во мне вожделение. Хотя губки были что надо, и макияж в полном порядке: твёрдая карандашная линия, тщательно заретушированная влажным блеском. Но взгляд мой был направлен не на их пленительный изгиб, а подобно рентгеновскому лучу старался проникнуть внутрь, к твёрдым беленьким камешкам зубов…
– Что-то не так? – встревожилась она, достала из сумочки пудреницу и принялась придирчиво разглядывать себя в зеркальце.
Я быстро отвёл глаза. С чего я взял, что у Маринки болит зуб? Глупость какая…
– Следующая дверь – святая святых. Бухгалтерия. Строгая табличка на приоткрытой двери. За ней – шорох бумаг, жужжание факса и женские голоса: тонкий, как у школьницы, Катенькин и ровный, хорошо поставленный, с учительскими нотками – главной, Ольги Моисеевны. Собственно, вся бухгалтерия из них двоих и состояла. Моисевна доводилась Ваське троюродной тёткой, а Катюшу взяли в помощь по рекомендации. До моего слуха донеслась возмущённая Катенькина тирада о нахалке-сестре Дашке, которая никак не хочет взять дачу вместо квартиры, хоть сама вся в жилье, даже одну, мужнину, однокомнатную, на Ленинском, сдаёт. Душещипательная история о разделе имущества завязалась ещё до моего отпуска. Катенька, тоненькое хрупкое ангелоподобное создание, и её сестра (по Катюшиным словам, страшная стерва), вели междоусобную войну из-за дачи в Малаховке и «двушки» на Павелецкой, оставшихся после смерти матери. Тяжба завязалась едва ли не на следующий день после похорон.
– Ты в налоговую на неё напиши, – советовала Ольга Моисевна. – А то больно умная – сдаёт, налоги государству не платит.
– Вот именно! – звенел возмущённый Катенькин голосок. – Это вы мне идею подали, Ольга Моисеевна. И напишу! А если квартиру судом делить, то и дачу тоже!
– Правильно, – одобрила Моисевна, сняла очки и аккуратно протёрла стёкла. Очки были какими-то супер-пупер дорогущими. Моисевна привезла их из Израиля, где гостила у родственников и обращалась с ними бережнее, чем с глазами, доставшимися бесплатно.
Я сунул голову в кабинет, поздоровался.
Обе дамы дружно, не сговариваясь, сказали: «Ой!», всплеснули руками, разулыбались и принялись поправлять волосы.
– С прибытием, – недовольно буркнул Вася, всем своим видом изображая вынужденную любезность. Будто я не на больничной койке провалялся, а на гостиничной, с девицей, или даже с двумя. Медная пепельница в виде дубового листа на его столе дымилась горой окурков. – Как самочувствие?
Спросил для приличия. По насупленным бровям и очередному «чинарику», приклеенному к искривлённой нижней губе, было ясно, что моё «сто двадцать на семьдесят» ему как козе балалайка. Удовлетворившись положительным ответом, кивнул и принялся грузить меня ситуацией на продовольственном рынке. Из его слов, не всегда цензурных, складывалась картина, будто за время моего отсутствия разразилась парочка чёрных вторников, с четвергом в придачу. Конкуренты оборзели – дальше некуда. Особенно «N-торг» с демпинговыми ценами на кофе и сигареты: одному хрену известно, как он не умудрился забашлять такие скидки, наверное, подмазал напрямую… Вася говорил, не выпуская бычка из зубов, а это означало, что дела и впрямь неважнец. Я слушал рассеянно, вполуха, (в первый раз что ли?), разглядывал заставку на мониторе – мультяшные рыбы плавают и периодически жрут друг друга – очень в Васином вкусе!
– Слышишь? – раздражённо гавкнул Вася.
– Конечно, – бодро отозвался я, переключившись с монитора на тёмное пятно неопределённых очертаний на Васиной груди, поверх синей рубахи и полосатого галстука. Рассматривал я его внимательно и с некоторым изумлением, потому что прежде мне видеть подобного не приходилось. Сначала мне показалось, что это грязь, и я удивился, поскольку при всех начальственных недостатках шефа нельзя было обвинить в неряшливости, но вскоре понял, что это нечто другое, существовавшее само по себе, отдельно от одежды. Оно шевелилось и пульсировало, словно было живым… Я поморгал, протёр глаза, перевёл взгляд за окно на грязно-жёлтую стену соседнего дома, затем обратно – пятна не было. Но по мере того, как я присматривался, оно вновь стало проявляться, обретать кляксообразные очертания.
– Что? – перехватив мой взгляд, недовольно спросил Вася и оттянул галстук. – Пятно что ль посадил?
Я замотал головой как китайский болванчик.
– Ну что, – продолжил Вася, переходя с одной темы на другую так плавно, что я не сразу и понял, – значит, сегодня вечером мы отмечаем день твоего второго рождения. Проставляйся.
– О чём разговор! – ответил я как можно бодрее.
Взявшись за дверную ручку, не выдержал, обернулся. Вася, плечом прижав трубку к уху, одной рукой тыкал по телефонным кнопкам, другой – прикуривал очередную сигарету. Пятна не было. Но, стоило приглядеться повнимательнее, как неуловимые очертания проступали вновь, с каждой секундой становясь отчётливее, осязаемее…
– Что ещё? – раздражённо рыкнул Вася.
