комната кухарки. Я закрыл все двери, спустил тяжелые портьеры. Горничная была до некоторой степени в курсе моих подпольных дел. Брат ее являлся рабочим одного из питерских заводов, и она хвалила меня за то, что я стоял за “рабочего человека”, очень хорошо ко мне относилась и даже иногда припрятывала у себя под матрацем нелегальную литературу. Я ее предупредил, что ночью ко мне придут товарищи, я сам открою им двери и провожу их, но никто из домашних не должен об этом знать.
Когда в доме всё затихло, я сложил в своей комнате и в гостиной пакеты с литературой, приготовил жбаны с керосином, чтобы в случае внезапного обыска можно было быстро сжечь литературу в камине и печке. Во входных дверях я пробуравил отверстие, через которое продел веревку с наружной петлей. Когда тянули за петлю, дверная ручка, к которой была привязана веревка, слегка шевелилась, и я знал, что пришли ко мне. Все товарищи были строго предупреждены, что звонить не надо.
Всю ночь товарищи приходили, обертывались литературой или привязывали ее под платьем. Всё шло гладко, но часов в пять утра кто-то, очевидно забыв о предупреждении, нажал кнопку электрического звонка. Мать проснулась. Накинув капот, она вышла в столовую и очень испугалась, увидев, что портьеры во всей квартире спущены. Войдя в гостиную, заметила свет в передней. Не успел я проводить двух последних товарищей, как портьеры раздвинулись, и я увидел мать, стоящую в дверях:
- Что случилось? Кто эти люди? Почему ты не спишь?
- Не беспокойся, мама. У меня неожиданный спектакль, всю ночь мы репетировали… Ложись спать…
К утру я придумал пространное, вполне правдоподобное объяснение, мать окончательно успокоилась.
Хочется рассказать о комическом эпизоде, случившемся в нашей квартире. Моя мать очень робела перед Еленой Дмитриевной Стасовой, которая часто приходила ко мне по партийным делам. Хотя мать и не знала тогда ничего о нашей подпольной работе, она всё-таки что-то чуяла и испытывала тревогу. Пытаясь что-либо выведать, мать частенько заводила с Е. Д. Стасовой разговор, задавала всякого рода вопросы, но Елена Дмитриевна, отвечая на них, лавировала с поистине дипломатической ловкостью и ставила мою бедную мать в тупик. Однажды мать призналась мне:
- Знаешь, Коля, когда я разговариваю с Еленой Дмитриевной, мне кажется, что она меня считает просто дурой, да и сама я чувствую себя ужасно глупой.
Но однажды произошел случай, который помог моей бедной матери избавиться от робости перед Еленой Дмитриевной. К нам на квартиру прибыл большой груз с нелегальной литературой. Нужно было немедленно вынести его из квартиры и доставить на наши склады. Все товарищи работали с большим напряжением. Пришла за литературой и Елена Дмитриевна. А вскоре после нее явился и один из наших активных товарищей - Николай Николаевич Штремер.
Литературу товарищи получали, конечно, в моей комнате. Елена Дмитриевна должна была раздеться. Штремер и я стали лицом к окну, а Елена Дмитриевна принялась за дело. Спрятаться ей было негде, так как в глубине комнаты стоял лишь маленький китайский столик.
Неожиданно в дверь просунула голову наша кухарка Аксинья. Легко представить себе ее изумление, когда она увидела Елену Дмитриевну раздетой в комнате, где находились два молодых человека. Издав какой-то нечленораздельный звук, Аксинья моментально захлопнула дверь. Сначала мы опешили, но затем расхохотались.
Оправившись от изумления и испуга, Аксинья помчалась к своей барыне, чтобы поделиться с ней столь потрясающей вестью.
Не менее была удивлена и барыня, вновь и вновь допрашивавшая кухарку. Обе они никак не могли объяснить себе это странное явление.
Гости мои ушли, не простившись с хозяйкой. Мне мама ничего не сказала, но больше она при встречах с Еленой Дмитриевной “дурой” себя не чувствовала. Глаза ее искрились и как будто говорили: “Ты, моя матушка, плети что тебе угодно, а я всё-таки кое-что про тебя знаю”.
Когда мама впоследствии узнала истинную подоплеку этого столь странного происшествия, она сама долго над ним смеялась.
Несколько забегая вперед, должен сказать, что в дальнейшем мать узнала о моей подпольной деятельности и сама стала моим верным и неоценимым помощником.
Вот что писала в своих воспоминаниях старая большевичка, член Боевой технической группы при ЦК РСДРП в 1905 году С. М. Познер: “Потом уже, спустя несколько лет после революции 1905 года, выяснилось, что постоянным источником малых и больших сумм боевой группы была мать Н. Е., покойная Софья Игнатьевна Буренина. Она широко предоставляла и свою квартиру, и давала средства для нужд партии и, в частности, боевой организации. Очень приветливо и ласково встречала она нас, часто весьма и весьма обтрепанных, в своей фешенебельной квартире на Рузовской ул., д. 3, и самое участливое отношение проявляла к нам. Она была на редкость отзывчивый человек”.
Человек очень живой и непосредственный, мать не стеснялась в своих действиях. Однажды после обыска, произведенного в нашей квартире, к дому приставили городового.
Городовой чувствовал себя неловко. Как-никак хозяйка дома-помещица, сын ее-офицер лейб-гвардии, зять-тоже гвардейский офицер. Но служба есть служба. Городовой стоял, ведя наблюдение за домом. Когда мать выходила, он спешил открыть ей дверь. Матери надоел городовой, и она раскричалась на него:
- Ты здесь зачем? Кто тебе приказал здесь стоять? Скажи тому, кто тебя поставил, что если я еще раз увижу твою физиономию, буду жаловаться градоначальнику.
Городовой, вытянувшись во фронт, ответил:
- Слушаюсь, ваше превосходительство. Мать моя никогда “превосходительством” не была, но приняла такое обращение как должное, села в экипаж, позволила городовому застегнуть полость и уехала.
Досталось от нее и сыщику. Однажды приехав домой поздно вечером, мать вышла из экипажа. К ней подскочил незнакомый человек в бараньем тулупе, навел на нее электрический фонарик. Мать вначале опешила, но позвонила дворнику, а у подскочившего человека в тулупе спросила:
- Кто ты такой? Что тебе надо? Не зная, очевидно, с кем он разговаривает, сыщик, обряженный в тулуп, ответил:
- Я здешний дворник. А вы кто такая будете?
- Кто я такая? Ах ты, мерзавец, негодяй! Что я, своих дворников не знаю?
И, оборотясь к вышедшему дворнику, мать сказала:
- Корней, выпроводи его, и чтобы я больше его не видела.
В общем, много хлопот стало у полиции, когда завелось крамольное гнездо в таком доме.
Впрочем, потом полиция стала меньше стесняться и не раз подвергала нашу квартиру обыску.
Явки, типографии, склады
Нам, людям, руководившим технической работой Петербургского комитета РСДРП, сосредоточившим в своих руках нити от явок, складов, типографий, не рекомендовалось что-либо переносить самим или хранить в своих квартирах. Делали мы это в крайних случаях. Распространяли литературу переносчики, “транспортеры”, - главным образом молодые студенты и рабочие, беззаветно преданные делу. Они действовали осмотрительно и в то же время решительно и смело. Каждую минуту им угрожала тюрьма, ссылка, каторга, но ничто не могло помешать им выполнять свой долг. В трудных условиях товарищи проявляли исключительную находчивость и самообладание.
Одним из лучших наших транспортеров был рабочий Шлиссельбургской мануфактуры Дианов. Он никогда не падал духом, никогда не отступал от требований конспирации, какие бы трудности ни приходилось преодолевать.
Однажды, приехав в Петербург, Дианов нагрузился литературой, чтобы отнести ее по указанному адресу. Но произошло недоразумение. Когда Дианов пришел на место, его “не признали”. Видимо, Дианову дали неправильный адрес.
Транспортер попытался отыскать нужный адрес, но сделать этого не смог. Уже поздно вечером он вынужден был явиться обратно на ту явочную квартиру, где получил литературу. Но опять неудача: к этому
