американцы в конце концов себя покажут и что, в этом он был уверен, найдет у них поддержку, так как Империя оставалась единой и флот оставался в наличии.
Говорят, что никогда в истории нации такой, как Франция столь много руководителей не обвинялось в предательстве, поскольку они оставались на своих постах и пытались облегчить страдания своей страны. Дарлан был опозорен и изображался как наиболее презренный из оппортунистов как во Франции, так в Англии и Америке. Во Франции было время, когда в витринах магазинов обязательно выставлялись портреты маршала и его 'дофина'. Под Петэном была подпись 'изнуренный', а под Дарланом слово 'продажный'.
Думали, что адмирал Дарлан был полностью в курсе того, что происходило, и что он не случайно прибыл в Северную Африку в ноябре 1942 г. Это была соблазнительная версия, но она не была точной, хотя ее и отстаивали.
В действительности адмирал пересек Средиземное море, ввиду тяжелой болезни его сына. Ален Дарлан — резервный офицер флота демобилизовался после перемирия в 1940 г. и занял гражданский пост в страховой компании. Он находился то в Африке, то в Испании, то во Франции. Во время пребывания в Тунисе он заболел полиомиелитом. 15 октября он был переведен в госпиталь Мейо в Алжире. Через два дня мадам Дарлан прибыла к постели сына. Сам адмирал покинул Виши немного позже. Но, успокоенный состоянием сына, отправился в предусмотренную инспекционную поездку в Африку, поскольку, исходившие от разведки сведения указывали на возможность попытки вторжения англичан или американцев в Дакар.
Адмирал решил сначала посетить этот сильный опорный пункт в Западной Африке, где он указал на необходимость привлечения подкреплений из Марокко. Прошло два дня. 23 октября он находился в Рабате, где имел длительные переговоры с генералом Ногесом и был принят марокканским султаном. Он продолжил свою инспекционную поездку в Касабланку и Оран, устроил смотр войскам, сходил на кладбище в Мерс- Эль-Кебире, где были похоронены погибшие моряки. 28 и 29 октября он провел в Алжире. Он долго беседовал с Жюэном, который сообщил ему о разговоре с Мэрфи. Те, кто думает, что Дарлан встречался и с Мэрфи, ошибаются.
Алену Дарлану становилось лучше. Адмирал, оставив свою супругу с сыном, вернулся в Виши 30 октября, общался с маршалом, дал оптимистический отчет о своем визите совету министров, переговорил также с Лавалем, дал интервью репортеру 'Паризер Цайтунг'. С 31 октября по 4 ноября он оставался в своей квартире, не принимая никого, кроме близких, разбирая свои бумаги и архивы, часть из которых уничтожил.
Наконец, 4 ноября вечером он получил из Алжира телеграмму, призывающую его к постели сына, положение которого осложнилось сердечной недостаточностью. Это все, что в ней говорилось. Телеграмма была подписана личным другом Дарлана адмиралом Фенаром. Одновременно говорилось, что врачи признали его безнадежным в ночь с 3 на 4 ноября. Прежде, чем снова покинуть Виши, адмирал распорядился о похоронах своего сына.
Утром 5-го он вылетел на предоставленном ему Лавалем самолете вместе со своим начальником штаба контр-адмиралом Бюффе. Под большим секретом самолет приземлился в Алжире в 18:35. Никто не проронил ни слова о его прибытии — тайна сохранялась полностью. В самом Алжире он некоторое время выжидал, затем появились слухи, что адмирал вернулся. Почему? Потому, что его сын был очень плох.
Очень быстро адмирал вышел на первый план и начал сам вести переговоры о прекращении огня. Но он поступил неверно. До 8 ноября приказы были об открытии огня по первому агрессору, кто бы они ни был, и войска Северной Африки были полны решимости их выполнить, поскольку они были верны маршалу. Но в понимании многих начальников первыми агрессорами нужно было считать немцев. Другими словами, после того, как они вторглись в южную зону Франции с угрозой высадки, им больше не верили. Все упростилось — они разорвали условия перемирия, возобновили военные действия и ничего не оставалось, кроме как выступить против них. Все это значительно упрощало дело. С другой стороны, американцы ему сказали, если вас атакуют, мы придем вам на помощь, и все поверили тому, что они говорили. Однако имелись противоречия.
Теперь политика вступила в свои права.
Для 'Свободной Франции' все это было неожиданно. Как полагали в Лондоне, генерал Жиро и адмирал Дарлан находятся в Алжире на своих постах. В штабе Эйзенхауэра считали, что вопрос должен быть решен, и что Эйзенхауэр согласился тщательно все разработать. Следовало удалить одного из двух людей, в руках которых находилось командование.
Было известно, что уже несколько месяцев назад генерал Жиро отстранился от всего. Этот отличный воин не был способен себя защищать, он ничего не знал о политических интригах, и он прекратил маневрирование, после одного или двух неудавшихся на него покушений. Для него больше вопросов не было.
С тех пор, как в мире стали происходить убийства по политическим мотивам, никто уже этому не удивляется.
Адмирал Дарлан проиграл свою партию. Тщетно он приказывал своему подчиненному, который командовал флотом в Тулоне, уйти в Алжир. Этот последний допустил, чтобы немцы заминировали выход из крупнейшего порта Средиземноморья, полностью 'сковал' флот, который находился под его командованием. Чуть позже французский флот был затоплен. Что оставалось Дарлану? Ничего и более чем ничего. Несколько разбросанных кораблей, ушедших из Касабланки, связанных в Александрии, Дакаре — всего лишь призрак флота. Полностью обескураженный адмирал не заботился больше по поводу тех, кто мог к нему прибыть и не предпринимал никаких мер предосторожности. Он чувствовал, что потерял сцену, на которой ранее он играл плохую роль. Высадка союзников в Северной Африке должна была кончиться трагически.
Около 14:30, 24 декабря 1942 г. черный автомобиль 'Пежо-401' поднявшись по улице Мишле, остановился у тротуара неподалеку от 'Летнего дворца'. Из него вышел молодой человек, пожал руки трем другим пассажирам, зашел в небольшую церквушку, коротко помолился и отправился к решетке, окружающей дворец. Он задержался у ворот, переговорил сторожем, вошел и предъявил карточку посетителя на имя Морана и пожелал увидеть 'господина адмирала Дарлана'. Кстати, он уже приходил утром…
Он вошел в вестибюль мавританского здания, где находился офис верховного комиссара и остался один в небольшом зале. Он был очень спокоен. Узкий и темный проход вел по направлению к бюро адмирала.
В 15:00 — говорят одни, или в 15:35 — говорят другие, автомобиль адмирала въехал в сад и Дарлан вышел из него в сопровождении своего адъютанта капитана 2 ранга Уркада. Они вошли в кулуар, и увидели там молодого человека, который их ожидал. Они миновали его, Уркад повернул направо в свое бюро и тут услышал выстрел, затем второй… Молодой человек в упор стрелял в адмирала, и тот упал. Он был поражен в лицо и в грудь. Тот, кто стрелял, уже спрятался в кабинете адмирала. Уркад его преследовал, получил два выстрела в короткой схватке и был ранен в бедро.
Прибежали контр-адмирал Баттэ, капитан де Сен-Сир, и унтер-офицер охраны. Молодой человек был схвачен, отдал свой револьвер и закричал: 'Не убивайте меня!'
Адмирала в бесчувственном состоянии перевезли в госпиталь Мейо. Мадам Дарлан прибывала в тот момент, когда священник соборовал умирающего. Он умер на операционном столе. Тело адмирала было поспешно перевезено на катафалке в зал генерал-губернатора. Официальные похороны состоялись 26 декабря в присутствии генерала Эйзенхауэра, генерала Жиро и консула Мэрфи. Войска союзников прошли перед гробом. Останки были помещены в мавзолей, переделанный из каземата на молу Адмиралтейства.
Когда адмиралтейство окончательно убыло из Алжира, останки с воинскими почестями были перенесены на кладбище в Мерс-эль-Кебире. Адмирал упокоился среди своих моряков.
Убийцей был молодой француз 20 лет по имени Фернан Бонье де Ла Шапелль, сын журналиста- редактора газеты 'Депеш Альжерьен'. Он окончил во Франции школу де Рош и называл себя роялистом. В
