поворачиваюсь к бабуле, умоляя глазами позволить не есть
В этот момент я проснулся, весь мокрый, дрожащий, ледяной от страха внутри и горячий от возбуждения снаружи, и вскрикнул от ужаса — паутина на моих руках!! Подпрыгиваю на постели, резко вскидываю ладони к глазам, дико таращась. Мои пальцы склеены и скользки от спермы.
С тех пор я трепетно люблю стриптизерш, но отношусь к ним очень придирчиво, сравнивая с моей невероятной бабкой, и ищу в них сходства с ней единственной, и в том мой личный критерий оценки шлюх — насколько она напоминает мою бабушку. Но, конечно, сравниться с ней не может никто. Они все жалки и похожи одна на другую, а она — она была божественна. И для меня нет развратнее горячего слова
От текилы болит язык, солью разъело. Опять Эрот поила. Надоела она мне. Скучно с ней. Но у неё всегда есть вписка, крутое бухло, и телки-подружки, считающие меня неотразимым — достаточно просто явиться в белой шелковой рубашке, и сделать рожу мрачную и печальную. А уж если завести псевдо- интеллектуальную беседу, то все — еби их как хочешь, хоть по одной, хоть всех сразу. Но блядь, скучные они. И глупые.
— Ветер, а ты знаешь извращение на букву «и»? — приперлась из спальни Фьюнерал, ещё одна надеющаяся на мой хуй. По глазам вижу, намеревается утащить меня куда-нибудь в приват, но я ещё подумаю.
— Изнасилование, — усмехнулся я. А внутри все сжалось горячим комком — о, да… Будто знала о моем тайном списке, который я составил два года назад, и о котором забыл уже — список всех доступных перверсий, по алфавиту, который я вывел дрожащей от возбуждения рукой, выписав тщательно из учебников судебной психиатрии. Выискивал, прикидывал, что меня привлекает, отсеивал невозбуждающее. Начал следовать, но запутался, обламываясь и не решаясь, и бросил. А вот теперь вспомнил.
— Изнасилование? — округлила глаза Фьюни. — А что, это разве извращение?
— А что, нет? — равнодушно пожал я плечами, и встал. — Посиди пока тут, я скоро вернусь, никуда не уходи! — строго сказал ей, и наклонившись, грубо и жадно поцеловал её в губы. Да, пора! Я СДЕЛАЮ ЭТО ПРЯМО СЕЙЧАС. Игры кончились.
— Изнасилование, изнасилование… — продолжал шептать я, как заведенный, топая по темной улице, сворачивая в сладостном полубреду подальше от людей в переулки. Разум заволакивала сладостная пелена, как молочный кисель, как сахарная сперма, но в то же время все чувства обострялись, как у голодного животного. Я пару раз играл в изнасилование — изнасилование! Все это показное, специальное, заранее обговоренное, игрушки — хватит! Я иду на поиски жертвы, настоящей, живой — поймать, загнать, замучать. А-ах, тянет, тянет мне живот, попадись скорей мне моя первая настоящая жертва! Я должен познать, что это такое — настоящее преступление! «Ну ладно, я тебе перезвоню, как буду у дома, выйдешь меня встретить!» — а! Вот!! Прямо здесь, за углом, тихий смех, и стук каблуков. Дуууурочка — я едва не застонал — надо же, они реально так глупы, что ходят одиночно через знакомые переулки, полагая, что ЭТО может быть с кем угодно, но только не с ними… а потом становятся героинями криминальных хроник — запрокинутые мертвые головки, приоткрытый искаженный ротик. А виною — Я, мраааазь, реальный подонок, дай мне выебать тебя!
Я притаился в выемке между стен — о, город и правда устроен со всеми удобствами для маньяков. Всегда питал особое отвращение и притяжение к насильникам. Позже пришло — завидую. И вот — девочка… осторожно проходит мимо, приостанавливается — так близко, что я улавливаю её запах, сладкий и дешевый. Если б я захотел — я мог бы погладить её по лицу. Бесчувственная совсем — на таком расстоянии не почувствовать меня! Оглядывается неуверенно. Поправляет курточку, идет дальше. Высовываюсь из укрытия наполовину, слежу за ней напряженно — внутри все шепчется, шуршит и дышит — ааааххх. Сейчас, ещё немного, дай ей расслабиться. Вот она миновала арку, и скрылась за поворотом — в два прыжка я сократил это расстояние. Вздохнул поглубже, усмиряя дикость сердцебиения, безмерно волнуясь от предстоящего изуверства. Девушка идет не оглядываясь, уставившись в слабо светящийся дисплей телефона. А я смотрю жадно ей в спину. Край её мини-юбки флиртует с попой… слишком маленькой, даже крохотной юбочки. И мой хуй уже флиртует с её нутром. Давай, зайди скорей в подъезд! Не заходит. Плетусь за ней, уже вот добрых пять минут… ах, ты дрянь, давай же, давай! Ногти впились в ладони, скорее! Я готов уже сорваться, и сильно впечатав её затылком в стену, выебать прямо здесь!
ЕСТЬ! Момент истины — она в подъезде, и рассеянно прикрывает дверь за собой, все ещё глядя в телефон — стоять, сучка! В два хищных прыжка я нагнал её, и протиснулся в закрывающуюся железную подъездную дверь. Ещё немного, и не будь она такой дурой — лязгнула бы преграда прямо у меня перед носом, но теперь мы с ней одни в подъезде, она испуганно смотрит на меня — я хватаю её, зажимаю рот — телефон глухо стукнув падает на пол, я впечатываю её в черный угол под лестницей. Испуганные глаза, вязкий ужас — ааа, черт, больно жмут джинсы, сладко корчится сердце… она совсем не сопротивляется, лицо к лицу, и лишь тихо пискнув сжимается в комочек, горячий и дрожащий в моих стальных тисках. Миг, ещё миг — я ничего не делаю, просто смотрю ей в расширенные зрачки, слабый луч слепо шарит под лестницей, отражаясь в накрашенных глазах девочки смертной мукой. Надо что-то делать, пошариться у неё под юбкой, пока никто не пришел, ах, как мне сладко и страшно, как мне пиз-да-то — и не хочется торопиться! Запомнить свою первую жертву как следует, слизать её запах и страх — я уверен, что буду делать это снова и снова! Одной рукой все ещё зажимая ей рот, другую запускаю под крошечную юбочку — такая мягкая, потряяяас! Если б я раньше знал — никогда бы не стал играть, всегда бы только и делал, что насиловал! Но что-то мелькнуло вдруг внутри, стукнуло больно сердце, я приостановился, опустил глаза на миг — нечто вроде
— Отпустите меня, пожалуйста, — слабо пискнула, как трепетная мышь.
Если б она этого не сделала, я бы возможно, и отпустил её, сломавшись в чувстве «табу», но! Писк придал мне сил, и я навалился на неё. И лизнул ушко, она вся скукожилась, и хрипло прошептал:
— Ну уж нет, иди давай сюда, сладкая моя!
Ааах, ебать её было сладко, безбожно сладостно, и длилось это долго, я все никак не мог кончить, сжимая её, ковыряя и трепля её, то быстрее, то медленнее, она стала вся мокрая и холодная, размазавшись по стене, пока я ебал, ебал её, бессовестно и безжалостно, жег ей внутренности, она больше не пищала, едва дыша, боялась, видимо, закричать. Не знаю, нравилось ли ей, скорее нет, она кривилась от омерзения, когда я целовал её, повинуясь своей прихоти извращенца, но не смела и кусаться — трусливая совсем, я ж ей даже ножа не показал!
— Дурочка ты несусветная, — сказал я ей, кончив наконец, и она получив свободу, принялась с отвращением быстро вытираться юбочкой между ножек.
— Я запомню тебя навсегда, и ты меня тоже, верно ведь? — попытался я заглянуть ей в глаза, а она заплакала, жалко скривившись, сморившись, и замахала на меня сумочкой. Я увернулся, и заметил её телефончик на полу, подобрал его, и протянул ей. Она схватила его, и вдруг… швырнула об стену, вдребезги! Я восхищенно присвистнул — да она ж в настоящем шоке! Надо же, как на малышку подействовало обыкновенное изнасилование! Вышел на свет, давая ей дорогу, она прошмыгнула следом, сверкнув на меня глазами зло и с та-а-аким отвращением, что если б оно могло убивать! Я был бы трижды мертв! Она хотела проскользнуть мимо, но я преградил ей дорогу:
— Давай, провожу, тебе ведь на предпоследний этаж! — она замахала на меня снова, молча и остервенело, но я схватил и прижал её к себе: — Ну-ну, уймись, все уже, не буду я больше, а там мало ли какая мразь ещё подвернется! Я-то тебя просто тихо и мирно ебал, а вдруг другой порежет, чего доброго!
В глазах её мелькнули ужас и сомнение. Она молча кивнула. Верно оценила своё положение, умница. Мы пошли с ней рядом, по лестнице — почему не на лифте? А вот спросите. Она боялась рот открыть, и я
