просто к телу, и никогда не пущу в сердце. Все что мне нужно — это секс, и пустой треп ни о чем в качестве саунд-трека псевдо-отношений. И я ненавижу, ненавижу дни рожденья. У меня свои, детские, глубоко болезненные причины… Оттого столь мрачен сейчас. Я мысленно улыбнулся своему жуткому пафосу. Пусть никто не догадается, что самый яркий «бёздник» у меня был в психаре для малолетних… клоуны, блядь, шарики… мама и бабушка хотели, чтобы я был счастлив. Я и был — поверил, что вот сейчас вся эта прекрасная сказка, весь этот карнавал закружит и унесет меня с собой, домой — и я никогда больше не буду горек, и не надо будет глотать жалкие слезы, и тетю Венеру со шприцем добрый клон сейчас убьет, и никогда ее больше не будет!! Но нет. Они ушли. Ушли все. Бросили в ледяной палате, закрыли… «Мы еще придем, малыш!» — ХУЙ!! Я больше не верил им. Никому. Тогда я стал атеистом. Никакого бога нет. И клоуны все мразь и уроды — даже мерзкую врачиху Венеру побоялись убить ради меня. Как же я рыдал… как же мне было больно, в тысячу раз больнее чем от уколов. Я плакал сначала очень тихо в подушку, страшась вызвать гнев Венеры, а потом не вынес муки, и самопроизвольно стал орать и биться, колошматиться о батарею. С тех пор и шрам… тронул затылок — вот он, бугорок, отметина Сатаны. Пусть же пропадут все днюхи на свете. Ох…
И все же, все же…
Я привстал, взял гитару, принесенную Жахни, попробовал струны — ничего, вполне настроены! Значит, настырная девка не трогала её с последнего раза, как я настроил инструмент. Мама научила, а так-то я нихуя не умею.
— Друзья приходят, приносят водку, — запел я, хотя и петь не умею нихуя тоже.
— О, Ветер нам споет! — завопила Шершень, подбегая и усаживаясь у моих ног. Я благосклонно кивнул, хоть и не понимаю, откуда такие восторги по поводу моего голоса?
— И пьём её мы каждый день,
— Но сегодня праздник, но сегодня праздник,
— Мой день!
— День рожденья, день рожденья –
— Плохая примета!
— День рожденья, день рожденья –
— Я не-на-ви-жу всех вас! — я поднял руку и обвел девок широким жестом:
— За это!
— На столе танцуют девки голые,
— На столе танцуют девки голые! — я кивнул Эроту, она вскочила и задрав платье сделала пару «элегантных» телодвижений, её подтянутые бедра в чулках вызвали прилив крови…
— А я получаю подарки новые!
— Ах ты грязная сучка! — прошептал я, зажимая Эрот в ванной. Она нисколько не сопротивлялась — напротив, жадно раскрыла губы мне навстречу… я уже стянул джинсы, и готов был… когда, внезапно что-то толкнуло меня в голову, очень сильно, так, что я едва не грохнулся прямо на Эрот, и страх, страх такой безумной силы накрыл все мое существо, до тошноты и боли в лопатках!.. я вскрикнул и зажав голову руками, отшатнулся. Эрот пропищала что-то, и попыталась меня коснуться, но я отпихнул её, и заорал, чтоб валила на хуй! Она обозвала меня извращенцем, и вышла за дверь. Я выскочил следом, щелкнул выключателем, и заскочил обратно. Заперся, и шатаясь от ударов крови внутри черепа, как долбанный маятник на длинных ногах, стал внимательно осматривать углы и полочки с шампунем, пытаясь разгадать, что же меня так напугало? Конечно же, ничего не обнаружил, все как всегда. Я пощупал влажную после сегодняшнего мытья волос стену. Потрогал полотенце — нет же! Надо выйти к бабам, выпить, шлепнуть кого-нибудь по заднице, трах… эээ, вот оно! Даже частица недодуманной мысли о сексе повергла меня снова в ужас! Голову свело железным обручем, и строгий кузнец шарахнул изнутри молотом! Бля… что же это такое?? Я что, ебаться сегодня не буду?? В день рожденья?? Вот блядский черт!! Но как же так?? Я занервничал, отчего боль усилилась, возростая до невыносимой. Я взвыл, и сунул черепушку под кран с холодной водой. Нет уж, в пизду это все, коли так! «Надо позвонить маме, и спросить, что мне принять от этого…» — подумал я, вытираясь. Моя чудная белая рубашка была на хуй испорчена! Моя настоящая аристократская вещь! Я очень расстроился… ебаная жизнь психа… долбаный пиздец! «Да и что ты, дорогуша, скажешь маме? Мама, я не могу никого выебать сегодня, так как от мысли о ебле башка горит и раскалывается, а у меня полный дом охуенных телок, ну мааааа-мааааа!!!» — изгалялся злой карлик у меня в сознании.
— Пошёл ты на хуй! — сказал я ему вслух, и решительно вошел в комнату. Девки притихли, и смотрели на меня испуганно.
— Чё вы, бабы такие нервные? — изящным жестом махнул я. — Все нормально, наливайте хозяину! — мне очень понравилось это слово — Хозяин! Над всеми этими красотками! Какая прелесть! Хотя, зрелище я наверняка являю ещё то — мокрая рубашка, лохматая голова, сижу нога на ногу в кресле темного красного бархата, и выебываюсь! Шершень поднесла мне стакан вермута, я благосклонно кивнул, и жестом пригласил её к себе на колени. Она охотно села, и кокетливо спросила у девок:
— Ну как, мы смотримся с Габри вместе?
— О-о, да вы просто мега-секси! — взвыла Эрот, и потребовала фотоаппарат.
— У тебя соски так клево светятся через ткань! — восторженно восклицала она, наводя объектив. Я гордо кивнул, и сделал свою самую благородную рожу. Шершень приподняла юбку и показала стройные бедра. Я положил руку ей на задницу. Кадр вышел что надо — Шершень и я — с мрачной рожей, мокрый, но гордый! Я ржал бы сам, но не при девках же! Потом Шерш поцеловала меня в шею для следующего кадра… что тут началось! Девки накинулись на меня, отпихивая одна другую, и злобно матерясь, на драку лезли фоткаться на моих коленях, будто я Санта под елкой! И сейчас исполню все их заветные желания. Я усмехнулся — чтож, но только я сначала выясню, кто из вас вел себя хорошо в последний год… и выгоню такую вон, мне здесь хорошие крошки не нужны! Мне нужны эти испорченные, бесстыжие вампирши, вчетвером целующие меня повсюду…
Я уже пьян, и облит коньком. Качающаяся на каблуках Эрот предлагает сделать мне классный минет. Я развожу руками — ну что ты, дорогая, ещё и спрашиваешь? Она радостно наклоняется, и лезет мне в штаны как ребенок за конфеткой, и…
… — а ты бы могла и не дышать, разве тебе трудно? — шепчу я, сжимая тонкое горло девочки, а глаза огромные-огромные, такие, что загораживают беспредельное чисто-черное небо и редкие звезды тонут в страхе их. Сладость, упоение этим страхом, но вот что-то мешает. Что, однако? А, да, я просил, чтоб она не дышала, хотел сыграть с ней в любимую игру «в мертвеца». Не зря же, чтоб все по-настоящему, притащил её на кладбище, мечтая выебать недвижимую и бледную среди крестов… эээ… крестов? Ёбт. Я… на кладбище? Ночью? С девочкой? Черт. Я отшвырнул бедную куклу, и вскочил на ноги. Они больно хрустнули — значит, давно сижу на корточках, удушая полуребенка.
— Блядь, да откуда ты взялась, шлюха малолетняя?? — вырывается крик из моей бедной груди. Я задыхаюсь, рассматривая в полном недоумении и страхе девчонку-блондинку, маленькую и худую — лопатки торчат из рваной белой кофточки, она отползает на локтях, глядя на меня неотрывно глазами огромными от ужаса.
— Ты долбанный уебищьный маньяк, я так и знала!! — орет она, пытаясь встать.
— Нет, это ты сучка поганая! — подскакиваю я к ней, и в ярости от неспособности понять, что происходит вздергиваю её над землей. Она почти ничего не весит, и мне так страшно хочется швырнуть её, как котенка, о плиту башкой: — Чтоб хрустнуло, чавкнуло, и мозги твои ебаные разлетелись в кисель!! — ору я диким срывающимся голосом на неё. И думаете, она что?? — я и сам охуел.
Я думал, я попал в ад, но не простой, а для сумасшедших — она… рассмеялась! Звонко и зло, в моих цепких лапах, повиснув над землей, облитая угрозами!! Она — смеялась!! Я хотел бросить её, и убежать, в голове звенел ледяной ветер, и сердце застыло в самом непередаваемом ужасе, какой и вообразить нельзя! Я хотел, но руки сцепились и заржавели, не раскрываясь. Я запаниковал, я… а она — она вдруг вытянула шею, и поцеловала меня поцелуем самым нежным и ласковым во всей моей жизни! Губы и руки мои разомкнулись, и чтоб не упасть, она вцепилась в меня. Зубы её больно ударили по губам моим, я ощутил кровь, но продолжал целовать её. Она вложила лапки мне в задние карманы джинсов, и погладила, как
