губернаторские… Такое удовольствие получал, знаете… Ну… И как президентские красиво обставить. Это ведь все не проще «Аватара», доложу я вам. А бюджеты так и покруче, — разрешил себе похвастаться он. — Ну и сама концепция… Феодалов всех в партию власти нагнать… Потом делить их на правых, на левых, на центристов… Народу же интересно должно быть… Я ведь для него, для народа стараюсь, понимаете? А вы представляете, какой это объем работы! Это у вас в Штатах все сложные процессы суперкомпьютеры моделируют… А у нас все тут! — он постучал себе по лбу.
Кэмерон подтянул ноги к подбородку и тоскливо осмотрелся.
— I can’t get a word from what you’re telling me… — боязливо признался он.
— Да тебе и не надо. Крепче спать будешь, — грустно поглядел ему в глаза Сисадмин. — У меня ведь к тебе всего один вопрос на самом деле… Tell me… Have you ever felt that the inspiration is leaving you… That your talent is leaving you? I feel like it’s happening to me now…
— Shit happens, — пожал плечами великий режиссер.
Сисадмин глядел на него долго-долго, потом устало потер виски.
— Наебка какая-то, а не гений, — вздохнул он.
Над тетрадью он просидел до четырех ночи. Бутылка древнешотландского сингл-мальта к этому моменту уже была практически исчерпана, а тетрадь — новая, но точно такая же, как та, что подверглась экзекуции, — оставалась исчеркана какими-то невразумительными отметками. Тут был нарисован трехголовый змей («Честная Русь», «Ядреная Русь» и «Право Слово» было надписано над головами, а на жирной туше сказочного создания значилось «Система»). Тут была изображена и чрезвычайно сложная схема, где амеба с надписью «Ядреная Русь» совокуплялась с амебой, подписанной «Все на Фронт!», а рядом стрелочками были обозначены механизмы американских праймериз, тщательно перерисованные из Википедии. Были шаржи на олигархов, три перечеркнутых, один в кружочке и стрелочкой же соединенный с правой головой думского Горыныча. Вместо центральной головы рептилии на длинную извилистую шею Сисадмин крамольно насадил человеческую со вполне узнаваемой физиономией Национального лидера. Изобразил его улыбающимся.
В общем, фигня какая-то получалась.
Считай, что и не получалось ничего.
Осмотрев всю эту босховскую феерию со смесью презрения и отвращения, он припечатал ее пузатой бутылкой, чтобы ее герои не расползлись по столу, и встал. Шатало и хотелось на воздух.
Нечего, конечно, было делать на Рублевке в четыре ночи. Но продышаться нужно было отчаянно. Где сейчас есть жизнь?
— Сергей! — разбудил он водителя. — На площадь трех вокзалов!
Что ему здесь делать? Зачем он поддался странному порыву?
Сисадмин приспустил стекло, посмотрел на бомжей, распластанных по ступеням Ленинградского вокзала, придавленных гравитацией судьбы, взял непочатую бутыль и вылез в люди.
Сел на холодный гранит — потерпи, простата! — и вдохнул горький вокзальный воздух: смешение дизельных паров, дегтя со шпал, мочи и перегара. Рядом с ним, через пробку и акцизную марку учуяв спирт, встрепенулось бесполое создание в грязном.
— Че, интеллигенция, угощаешь? — прохрипело оно. — Тебя как звать?
Сисадмин откупорил.
— Станислав… Юрьевич.
— А я Анютка, — хлебнув сорокалетний виски из горла, втянуло сопли существо, приглашая к разговору. — Кризис?
— Кризис, — трудно согласился Сисадмин. — Вдохновение покинуло. — Да нет, я не буду, спасибо. Да не брезгую я! Просто набрался уже. Ничего-ничего, не переживайте, у меня еще есть…
Существо пожало плечами.
— Зря. Нормальная бодяга, подванивает только… А ты чем занимаешься вообще? — оно махом осушило полбутылки.
— Да всем приходится заниматься… — отмахнулся Сисадмин.
— Как мне прям… — понимающе кивнуло Анютка.
К ним подсел бородатый человек в облаке вони. Сисадмин достал стаканчик и все же выпил. Потом велел водителю сгонять еще за одной.
— Все, что в телевизоре… — набравшись духу, продолжал он. — Новости там… Выборы. Дебаты. Демонстрации. Министры… Губернаторы. Протесты. Вся политика, в общем. Этим занимаюсь.
— А чего ей заниматься-то? Она и так есть… — неодобрительно харкнул бородатый. — Хари эти…
— Нет, — горько усмехнулся Сисадмин. — Этого ничего нет… Один вакуум. Знаете, у нас в стране в чем настоящая политика? Кто на трубу сядет, А или Б. Вот и все. Остальное я делаю.
— А зачем, Станислав Юрьич? — воззрилось на него существо.
— Да потому что… Настоящая политика… Она простая очень. Угловатая. Непоэтичная она… Народу такое нельзя показывать. Зачем его травмировать? Ему красиво надо чтобы… Мы же его любим, народ… А ты говоришь — ему реальную политику в лицо тыкать… Вот и приходится все придумывать, приукрашивать…
— Херней занимаешься, — подытожил бородатый, глотая сисадминовский виски.
— Я — херней?! — вдруг закусил удила тот. — Да без меня не было бы ничего, ясно вам? Ни коммунистов, ни Жирика, ни выборов никаких, ни «Фаших», ни телешоу, ни «Ядреной Руси», ни Первого, ни Второго! Я всех создал! Я! Не было бы меня — было бы все пусто, одна чернота и помехи! Все, что вы вокруг себя видите — я это создаю, ясно?! Силой мысли своей!
— Нормально, — оценило Анютка. — С Богом наебенились.
— Не Бог он, — поморщился бородатый.
— Для кого и Бог! — спесиво возразил Сисадмин. — Кто без меня и слова сказать не может! Кому и жизнь даю! И душу!
— Для кого, может, и я Бог, — вдруг как-то пронзительно, не по-человечески заглянул прямо внутрь Сисадмина бомж. — Ты шел бы спать, Станислав Юрьевич. И подумал бы на сон, вдруг и тебе кто слова подсказывал? А?
Он развернулся и заковылял прочь.
Сисадмин смотрел-смотрел ему вслед, а потом закрестился и заплакал навзрыд, как ребенок.
— Или! Или! Лама савахфани?! — шептал он, когда водитель под руки вел его к машине.
А потом целый мир пожрала чернота и помехи.
Звонил будильник.
Сисадмин распахнул глаза и замотал головой, стараясь вытряхнуть из нее бесконечно долгий липкий кошмар. Сейчас, когда в окно заглядывало веселое утреннее солнце, детали сна уже не казались ему такими пугающими — лишь гротескными, абсурдными. Заседание у Национального лидера, цепные политики, кукольные шоу, трехголовый парламент, татуировки на лобке, Камерон, пьянка с бомжами и разговор с Богом…
Все приснилось! И как только он мог всерьез поверить во всю эту невероятную ересь?
Сон. Просто сон.
И вот он сгинул, рассеянный звоном будильника, прогнанный лучами солнца.
И Сисадмин, пробудившись, вернулся из этого невыносимого блуждания в свой нормальный мир.
В нормальный мир, в котором…
Он привстал.
В котором что? В нормальный мир, в котором что?
На прикроватной тумбе лежала тетрадь.
Сисадмин осторожно, словно боясь обжечься, взял ее в руки. Открыл…
И посмотрел в глаза трехглавому чудовищу.
Оно приветливо улыбалось.
