уплатить были не в состоянии. Иначе — взамен нас исполнил и потерпел все, что только требовалось для отпущения наших грехов»[13].
Но «страдания и смерть нашего Спасителя имеют значение не только выкупа за нас и уплаты долга, но и значение величайших заслуг пред судом Вечной Правды, ради которых Бог
И свое изложение митрополит Макарий заканчивает цитатой из «Пространного катехизиса»: «Его [Иисуса Христа] вольное страдание и крестная смерть за нас, будучи бесконечной цены и достоинства, как… Безгрешного и Богочеловека, есть и совершенное удовлетворение правосудию Божию, осудившему нас за грех на смерть, и безмерная заслуга, приобретшая Ему право без оскорбления правосудия подавать нам, грешным, прощение грехов и благодать для победы над грехом и смертью»[15].
Смерти Христовой приписывается всё значение в искуплении: «Его воплощение и вся земная жизнь служили только приготовлением и как бы постепенным восхождением к этому великому жертвоприношению»[16]. Само искупление признается явлением правды (а не любви), так как для удовлетворения правды потребовалось это жертвоприношение.
Термины, употребляемые в этом изложении: оскорбление и удовлетворение за него, заслуги и приобретение права, выкуп, долг и его уплата, цена — дали основание для наименования подобного истолкования «юридическим», или «юридической» теорией искупления.
Эти понятия казались отдельным исследователям выражающими сущность «юридического» понимания искупления. Но это недостаточно точно — понятия и термины более грубые могут заменяться другими, даже заимствованными из Священного Писания, и все же понимание искупления может остаться «юридическим».
Сущность его составляет вышеуказанное понятие о Боге и Его свойствах, противоположных и потому взаимно ограниченных[17], а вторым существенным признаком является признание необходимости особой жертвы, удовлетворения, умилостивления, оплаты, без чего Бог не может отпустить грех и спасти грешника.
В период, подлежащий рассмотрению в настоящем исследовании, вопросы сотериологии вызывали особенный интерес в русской богословской науке.
Различное понимание и истолкование догмата искупления оказалось поводом для высказывания противоположных мнений и выявления своеобразных систем богословствования. Полемика по поводу отдельных высказываний не закончилась даже со смертью их авторов. Некоторые вопросы только поставлены и не получили должного разрешения. Но главной особенностью этого нового периода явилось критическое отношение к изложенному выше «школьному», «юридическому» пониманию сущности искупления.
Лучшие представители русской богословской науки и религиозной мысли — выдающиеся богословы и иерархи Русской Церкви, профессоры академий и известные религиозные мыслители — как будто объединились в общем стремлении возможно глубже проникнуть в тайну нашего спасения и найти наиболее чистое ее изложение.
И каждый желающий в настоящее время изучать догмат искупления не должен пренебрегать трудом своих предшественников, чтобы не остаться одиноким, но войти в труд всех работников на единой ниве Единого Владыки.
ГЛАВА I. Догмат искупления в русском богословии второй половины
Особенности этого изложенного выше и подвергшегося впоследствии такой единодушной критике истолкования догмата искупления не могут быть правильно поняты вне связи со всей системой митрополита Макария (Булгакова) и с тем временем, когда она была создана.
Середина XIX века — это тяжелый период в жизни Русской Церкви, получивший соответствующую оценку в церковном сознании и в русской исторической науке.
Назначенный в 1835 году обер–прокурором Святейшего Синода граф Н. А. Протасов быстро сосредоточил в своих руках фактическое руководство делами Русской Церкви, во главе которого (Синода) становятся назначаемые им светские чиновники[18] — «бритые раскольники», по выражению архиепископа Филарета (Гумилевского)[19] .
1. ВРЕМЯ СОСТАВЛЕНИЯ И ОСОБЕННОСТИ ДОГМАТИЧЕСКОЙ СИСТЕМЫ МИТРОПОЛИТА МАКАРИЯ (БУЛГАКОВА)
Воспитание самого Протасова и его ближайших помощников оставило особый след «латинства» в их понимании христианства, Церкви и Православия[20]. Причем со свойственной той эпохе нетерпимостью все сколько?нибудь отличное от их взглядов не только объявлялось неправославным, но даже преследовалось. От подобных подозрений не были свободны и самые уважаемые архипастыри Русской Церкви: митрополиты Филарет (Дроздов) Московский и Филарет (Амфитеатров) Киевский не вызывались больше для присутствия в Синоде, а в вещах первого после его отъезда «было произведено тайное изыскание, не заперты ли в сундуке ереси»[21]. «Я переживал в Сергиевой пустыни, — говорит об этом времени епископ Игнатий (Брянчанинов), — ту эпоху, во время которой неверие и наглое насилие, назвавшись Православием, сокрушали нашу изветшавшую церковную иерархию»[22]. Одним из первых мероприятий, задуманных и частично осуществленных Протасовым, была реформа духовного образования. Можно неодинаково оценивать эту реформу, но нельзя отрицать, что в ней проявилось своеобразное понимание Православия Протасовым и его помощниками[23].
«В замысел Протасова входило спешное издание новой богословской системы, которую можно было бы немедленно ввести в обязательное обращение как «классическую» книгу в духовных школах, по меньшей мере… Одно время от самого Филарета Московского требовали, даже именем государя, взяться за составление учебной книги… Протасов предложил затем взять на себя составление учебника Филарету (Гумилевскому), который нашел это предложение «льстивым для самолюбия, но не льстивым для благоразумия, внимательного к положению дел» и уклонился… Более сговорчивым оказался Макарий (Булгаков)»[24].
Общее между составителями первых систем догматики, сохранивших известное значение до настоящего времени, было то, что круг научных интересов обоих находился в области истории, а не в области систематического богословия, но в личностях их оказалось большое различие.
Архиепископ Филарет (Гумилевский), воспитанник Московской академии, преданный почитатель митрополита Филарета (Дроздова), получив «льстивое» предложение составить курс догматики и новый катехизис, взамен «лютеранского» катехизиса митрополита Филарета, решительно отказался от этих предложений, не смущаясь тем, что его «давно внесли в список упорных лютеран» вместе с уважаемым им митрополитом[25]. Только через 25 лет, в 1864 году, он издал в Чернигове свое «Православное догматическое богословие».
Вызванный в Петербург из Киева иеромонах Макарий (Булгаков) получил в 26–летнем возрасте кафедру догматики в Санкт–Петербургской академии и начал чтение лекций без всякой подготовки на третий день после приезда[26]. Он иначе смотрел на вещи, чем архиепископ Филарет (Гумилевский). Быстрое продвижение по академической лестнице он признавал «особенными
