ГИТЛЕР, Inc.Как Британия и США создавали Третий рейх

С самого начала агрессором была Британия, а не Германия.

Много лет спустя, в 1916 году, когда Вильгельм мучительно размышлял о неслыханной бойне, происходившей на фронтах, он с горечью писал в письме матери одного погибшего офицера, что никогда не желал этой воины, имея в виду, что он не хотел кровопролития глобального масштаба. «Это совершенно вер­но, — согласился британский премьер Ллойд Джордж в своем публичном ответе на стенания кайзера. — Император Вильгельм не желал этой войны. Он хотел иной войны, которая позволила бы ему в течение двух месяцев расправиться с Францией и Рос­сией. Этой войны хотели мы, мы хотели ее именно в том виде, в каком она ведется, и мы доведем ее до победного конца» (22).

Британское — а позже и американское — стремление к завое­ванию было безошибочно предначертано в кратком, но почти пророческом упоминании Макиндера о нескольких клиньях, которые морские державы должны вбить в центральный реги­он, чтобы втянуть сухопутные армии противника в последова­тельность локальных конфликтов. Чтобы локализовать каждый конфликт, следовало отделить искомый участок от прилега­ющих регионов и обескровить их в бесконечной череде войн, ведущихся под политическими, религиозными или этнически­ми лозунгами. Так англо-американцы поступали всегда: в Евро­пе — натравив всех на Германию (1904-1945); на Ближнем Вос­токе — втиснув Израиль в самое сердце арабского мира (1917 по настоящее время); на Дальнем Востоке — всадив несколько шипов в бок Китаю — Вьетнам, Корея и Тайвань (1950 — по на­стоящее время); в Центральной Азии — дестабилизировав весь этот регион межплеменными столкновениями, опираясь на по­мощь Пакистана, для того чтобы предотвратить переход стран Каспийского побережья в сферу влияния России (1979 — по на­стоящее время).

Самое важное заключается в том, что результаты этих игр в завоевания никогда не становятся очевидными сразу — для этого требуются недели, месяцы, а иногда и десятилетия. Им­перские стратегические планы не терпят спешки. Капитаны мировой агрессии измеряют свои достижения и неудачи временными шкалами, ценой деления которых являются поколения. Именно в такой временной шкале следует рассматривать во­прос о зарождении и инкубации нацизма: это был долгосроч­ный и тщательно продуманный план ликвидации даже вообра­жаемой гегемонии Германии на континенте. И правители Бри­ танской империи дождались своего часа.

Кровь Романовых и окружение Германии

Германия и Англия готовились к войне: первая готовилась к молниеносной схватке, вторая — к долговременной осаде. В 1898 году германский рейх начал всерьез наращивать свою во­енно-морскую мощь; к 1906 году по тоннажу судов Германия вы­шла на второе место в мире. В 1900-1902 годах Британия отвле­клась от потерявших актуальность антирусских интриг в Центральной Азии и от мелких африканских противоречий с Францией, сосредоточив все свои стратегические усилия на окружении Германии, имея в виду в подходящий момент напра­вить первый удар полномасштабного нападения с северо-запад­ного плацдарма.

В 1904 году британским дипломатам удается привлечь на свою сторону Францию — стороны заключают договор, извест­ный под названием «сердечного согласия», Entente Cordiale: над Марокко был поднят триколор, а над Египтом — Юнион-Джек (23) (британский флаг.— Примеч. ред.).

В марте Гельмут фон Мольтке, главнокомандующий герман­ской армии, которого позже обвинили в проигрыше войны, предрешенном после неудачи на Марне в сентябре 1914 года (о чем будет подробно сказано ниже), опасавшийся надвигав­шейся бури, заметил: «Никто не имеет ни малейшего поня­тия, какие грозовые тучи сгущаются над нашей головой; вмес­то того чтобы со всей возможной серьезностью готовиться к трудным временам, нация занимается тем, что рвет себя на куски» (24).

В июле 1904 года, после четырех девочек, у августейшей че­ты Романовых — Николая и Александры, — родился мальчик, цесаревич Алексей. Врачи обратили внимание на затянувшееся кровотечение из перерезанной пуповины, но вскоре кровь остановилась, и о мрачных подозрениях на время забыли. Год спустя у Алексея случился первый приступ болезни, которая, к ужасу отца и матери, оказалась гемофилией. Так как при этой болезни кровь теряет способность свертываться, малейший по­рез может стать угрозой для жизни (25). Медицина того време­ни была бессильна перед гемофилией.

За шесть месяцев до первого кровотечения у цесаревича, в январе 1905 года, Россия стала свидетельницей первого и един­ственного в ее истории спонтанного народного возмущения: этим восстанием руководили не самозваные «непримиримые атеисты», подобные Троцкому, которые вскоре присоединились к бурлящему потоку (26), а священник, поп Гапон. Процессия из тысяч людей, протестовавших против нехватки продовольст­вия, низкой заработной платы и тирании, возглавляемая свя­щенником, двинулась на площадь Зимнего дворца, где была рас­стреляна и рассеяна казаками и полицией: тот день вошел в историю как Кровавое воскресенье. За расстрелом последова­ли массовые забастовки, напряженность нарастала. Царь пошел на уступки: Санкт-Петербургский совет возник спонтанно, как институциональное учреждение местного самоуправления, на­ряду с неохотно созданным по указу царя совещательным орга­ном — Думой.

В течение этого года, в период противоречивого перемирия и иллюзорных реформ, многие будущие революционные вожди примкнули к только что образованному Совету, но их агитация была беспощадно подавлена: царь не собирался идти на дейст­вительные реформы и блефовал; многие возмутители импер­ ского спокойствия были арестованы и отправлены в Сибирь, откуда они постепенно, один за другим, сумели бежать. Россия находилась в состоянии внутреннего потрясения. Во внешней политике страна также пережила катастрофу. Через несколько месяцев после начала народного бунта Россия была разбита в Корее и Маньчжурии японцами в отдаленном колониальном споре. Поражение было неслыханным.

В самый разгар российской смуты Вильгельм наконец пред­принимает первую попытку организовать евразийское сближе­ние; в июле 1905 года он приглашает царя в Бьёркё в Финском заливе и успешно склоняет Николая к подписанию договора, со­гласно которому (1) две державы обязываются помогать друг другу в случае войны и (2) Россия обязывается сообщить Фран­ции о своем решении, с тем чтобы впоследствии вовлечь в союз и ее (27).

Но поскольку Германия так до самого конца и не поняла, что Великобритания готовит беспримерную осаду, — эта поли­тическая близорукость привела к краху Германии, — постольку союз с Россией был уже невозможен. Вероятно, в 1905 году бы­ло уже поздно. Действительно, в тот момент, когда Германия могла привязать к себе Россию, приняв ее ценные бумаги (то есть осуществив широкие заимствования), — а такая возмож­ность возникла в 1887 году, — она отказалась это сделать, уязв­ленная экономическим антагонизмом России. Немедленно оживившиеся финансовые интересы Франции и в меньшей степени Британии привели к тому, что именно эти страны да­ли России необходимые ссуды и, таким образом, решительно связали дальнейшую судьбу Российской империи со своей им­перской политикой.

Бисмарк просто играл с Россией: он не привязал ее к Герма­нии, хотя был, по логике вещей, обязан это сделать. Евразий­ское объятие могло стать реальностью только в том случае, ес­ли бы Германия примирила австрийские и российские амбиции в Mitteleuropa (Центральной Европе), с Францией или без нее. Такова была главная геополитическая миссия центральных дер­жав, противовес надвигавшейся осаде со стороны морских дер­жав; в исполнении этой миссии все германские канцлеры, начи­ная с Бисмарка и кончая БетманТольвегом, потерпели полное фиаско. Так были посеяны семена прошлого и настоящего рас­пада Европы.

Договор, подписанный в Бьёркё, так и не был ратифици­рован. По возвращении Николая домой его министры быстро отрезвили царя, напомнив ему о финансовых обязательствах пе­ред Францией, которая между тем, получив сведения о тревож­ной выходке русского императора, заявила о категорическом несогласии вступать в какие бы то ни было союзы с рейхом. Ви­димо, Вильгельм забыл о том, что французы «безнадежны». Итак, Николай дал задний ход, кайзер энергично протестовал, но все было напрасно. В сентябре с вопросом о союзе с Германи­ей было покончено. Если англо-французские деньги и герман­ская глупость помешали России достигнуть взаимопонимания с рейхом, то эти же причины определенно придали новый им­пульс старому, проверенному временем франко-русскому воен­ному сотрудничеству, а немцы теперь с опозданием пытались лечить уже ставшую неизлечимой болезнь. Немцы упустили свой шанс задолго до Бьёркё (28).