показали по НТВ, назвав его фамилию и объявив, что это “репортаж специального корреспондента” из Чечни. Через два месяца Душуев получил условный срок за участие в “незаконном вооруженном формировании” и был освобожден.
Судья Уоркман назвал это “драматическим поворотом” дела. Он велел прокурору предоставить оригинал заявления Душуева без вымаранной фамилии. Он также потребовал объяснить, почему в обвинительном заключении не указано, как того требует закон, что в момент дачи показаний свидетель находился под стражей.
Второе кошмарное обвинение, которое заключалось в том, что Закаев самолично отстрелил пальцы Ивану Соловьеву, развалилось благодаря Анне Политковской, которая напечатала в “Новой Газете” репортаж из Урус-Мартана, родного города Закаева. По данным Политковской, свидетель обвинения, которого российская сторона привезла в Лондон с паспортом на имя Ивана Соловьева, в действительности был Виктором Александровичем Соколовым, а попросту Витьком, известным в Урус-Мартане «пьяницей, бичом и бомжиком». Он появился в городе в 1992 году, и уже тогда у него не хватало пальцев на руках, которые он “по пьяному делу отморозил”.
“Когда прошлой осенью спецслужбы и прокуратура побежали по Урус-Мартану в поисках «свидетелей преступлений» Закаева, они наткнулись на беспалого Витька. И за выпивку Соколов согласился им помочь”, - писала Политковская. По ее данным, Соколов потом признавался собутыльникам, что дал ложные показания.
Статья Политковской вышла в свет уже после выступления “свидетеля Соловьева” в суде, но адвокаты Закаева приобщили ее к делу в подтверждение тезиса, что весь эпизод с отстрелом пальцев сфабрикован. Версия Политковской объясняла, почему на перекрестном допросе Соколов-Соловьев совершенно запутался и выглядел крайне неубедительно. Судья Уоркман сидел с невозмутимым видом, но видно было, что он вне себя: ведь это был британский судья, не привыкший иметь дело с подложными свидетелями и показаниями, полученными под пыткой. По лицу королевского прокурора, который поддерживал обвинение, подготовленное российскими коллегами, шли красные пятна: было видно, что ему крайне неуютно.
Адвокаты решили не вызывать самого Закаева в качестве свидетеля. На протяжении всего многодневного разбирательства он молча сидел на скамье подсудимых с загадочным видом, напоминая сфинкса своим благородным, обрамленным львиной бородой лицом. Но все, что он мог бы сказать о подоплеке чеченского конфликта, об обращении с пленными чеченцами в российских тюрьмах и о своем политическом кредо противника терроризма изложили свидетели защиты, которых “Фонд гражданских свобод” доставил в Лондон: это были депутаты Госдумы Сергей Ковалев и Юлий Рыбаков, бывший секретарь Совбеза Иван Рыбкин, правозащитник Александр Черкасов, журналист Андрей Бабицкий. Против них выступила не менее впечатляющая команда свидетелей обвинения во главе с заместителем министра юстиции Юрием Калининым и заместителем генпрокурора Сергеем Фридинским. Никогда еще ситуация в Чечне так подробно не обсуждалась в суде.
13 НОЯБРЯ 2003 года судья объявил решение: Российской Федерации в экстрадиции отказать.
По ходу слушаний “Фонд гражданских свобод” сообщал подробности на специальном вебсайте “Охота на Закаева”, где размещались документы, фотографии, комментарии, интервью и пр. Решение судьи Уоркмана моментально сделалось сенсацией в Рунете. Значение вердикта выходило далеко за рамки судьбы отдельного чеченца, пусть даже и лидера сепаратистов. Впервые было вынесено судебное решение, содержавшее юридическую оценку режима Путина и его войны, — решение, которое станет прецедентом для подобных разбирательств в будущем.
Судья постановил, что действия России в Чечне отнюдь не являются правоохранительной акцией, а представляют собой полноценный вооруженный конфликт, попадающий под действие Женевских конвенций, а не уголовного законодательства. Таким образом, само по себе участие в боевых действиях не является преступлением. Ахмед и другие “боевики” не могут быть автоматически зачислены в террористы, ибо являются легитимными участниками войны. С другой стороны, лица, совершившие в Чечне преступления против гражданского населения, причем с обеих сторон, должны считаться военными преступниками, а вовсе не нарушителями уголовного кодекса.
Решением суда запрос на экстрадицию Закаева был признан политически мотивированным, и было определено, что доказательства по делу сфабрикованы российской стороной, применявшей принуждение свидетелей, пытки и прямой подлог. Суд также согласился с тем, что если Закаев будет выдан, его ждет расправа и возможная гибель, как это произошло со многими видными чеченцами, попавшими в российский плен. Это был сокрушительный удар по репутации России как правового государства. Дело Закаева обернулось полным поражением Кремля.
После объявления вердикта мы собрались в любимом ресторане Ахмеда — “Аль-Хамре”, что на Шепардс-маркете. Звучали тосты за здоровье судьи Уоркмана, адвокатов, свидетелей, правозащитников, олигархов, журналистов, лондонской полиции, Ее Величества Королевы и даже Давида, чудом победившего Голиафа. Но во всем этом явственно ощущалась нотка тревоги: все понимали, что противник непременно нанесет ответный удар.
На том банкете присутствовали два человека, которым, если верить в судьбу, было отведено еще по три года жизни: Саша Литвиненко и приехавшая из Москвы Аня Политковская. Они познакомились в зале суда и быстро нашли общий язык: обоих жгли стыд и чувство вины за действия России в Чечне. И они моментально сдружились, так как были из одного теста — конспирологи, ожидавшие худшего от мрачных сил, которым бросили перчатку, относившиеся с напускным безразличием к угрозе собственной жизни.
С Ахмедом Закаевым.
Владимир Терлюк.
Глава 24. Конспирология
В мемуарной литературе ходит рассказ о том, как однажды лидер формалистов Шкловский на одном из диспутов с соцреалистами сказал: “На вашей стороне армия и флот, а нас четыре человека — что же вы так боитесь?” Перефразируя Шкловского, Саша Литвиненко сказал, что против нашего безнадежного предприятия Кремль задействовал “армию и флот” — могучие ресурсы российских спецслужб.
— Спецслужба предназначена для того, чтобы бороться с другой спецслужбой, — развил он свою мысль в интервью “Нью-Йорк Таймс” в 2004 году. — Когда спецслужба работает против отдельного человека, у него нет шансов.
Саша был фаталистом. Его сиюминутная жизнерадостность удивительным образом уживалась с глубоким долгосрочным пессимизмом. Марину, впрочем, он успокаивал, объясняя, что спецоперации обычно бывают направлены против первых лиц, поэтому, если говорить о возможной спецоперации ФСБ в Лондоне, то в первую очередь остерегаться надо Борису и Ахмеду, а ему уже во вторую.
— К тому же, дорогая, у меня нюх, как у собаки, — убеждал он ее. — Если появится опасность, то я ее вовремя почую.
Я не разделял Сашиных опасений, считая, что в Лондоне вся компания находится в полной безопасности. Что же касается тех, кто был в России, мне не верилось, что против горстки маргинальных
