чтобы хоть как-то задержать продвижение противника и одновременно избавиться от них. Но дрались уголовнички так, что мне, на месте противника, стало бы страшно. Офицеров они и в грош не ставили, но это в промежутках между боями. Частенько прибегали к нам по ночам, чтобы выменять на боеприпасы еду, спиртное, дурь и всякие трофейные прибамбасы. Как-то раз прибежал один из их 'ходоков' и наткнулся на меня. Это был зачмошенный доходяга лет тридцати, в старом поношенном ПШ времен Советской армии. Глазки бегали, а заскорузлые ладони находились все время в движении.
— Чего тебе нужно? — спросил я, у бывшего зэка.
— Да жратвы, курева, спиртяги или чая. Совсем эти интенданты ох…ли — неделю жратву не возят. Типа не сдохнем с голоду, а на голодный желудок — помирать легче.
— Ты думаешь, у нас лучше?
— У вас только с боеприпасами напряг, а жорло чуть ли кажинный день дают. Слышь, начальник, давай махнемся? У меня десять гранат, два цинка патронов для ПКМа.
— И что ж ты хочешь взамен?
— Да чего тут торговаться? Одна 'лимонка' — банка тушла, а за патрики — давайте кил с десяток крупы. А за ленту для АГСа просим два пузыря водяры или десять пачек чая.
— Слышь, солдат, да где я тебе столько продуктов-то возьму? Водки у меня нет — есть 'шило'. А за ленту для АГСа — и поллитра хватит. И вообще, а вы чем воевать будете?
— Мы-то и пендосов и без патронов на перо поставим, а потом всех краснопогонников 'паровозом', и уйдем.
— А кто ж воевать будет?
— А вот ты и воюй, начальник. Тебе за это деньги дают и харч, да звезды на погоны кидают.
— Ну, если все так будут рассуждать — страну просрем!
— Знаешь, начальник, я к тебе не на политинформацию пришел, а жорла раздобыть. Агитируй лучше своих солдат. Голодаем мы. Если я вернусь без жратвы — меня пахан и братва на перо поставит в лучшем случае.
— А в худшем?
— А в худшем — петухом сделают. Ты уж постарайся, командир, Христом Богом прошу.
— Хорошо, солдат, мне воевать нечем, а бойцов ложить просто так не хочется. — сказал я, вызвал Пегрикова и дал необходимые распоряжения.
Солдат шумно сглотнул слюну, когда увидел банки с тушенкой. Что-то бормоча под нос, упаковал все продукты в принесенные с собой вещмешки. Осторожно перелил во флягу поллитра из пластиковой канистры с 'шилом' (больше у меня не было). Проверил боеприпасы, что нам передал зэк — все остались довольны.
— Ну, спасибо тебе, начальник. Век помнить буду. — сказал бывший заключенный, пожимая мне руку.
— Слышь, боец, мне нужен хороший нож. Знаю у вас их умеют делать — две пачки чая не пожалею.
— Так это запросто! На вот, держи! — сказал он вытаскивая из голенища сапога добротный нож с широким лезвием, сантиметров с пятнадцать длинной. Ручка была наборная, с небольшими согнутыми стальными пластинами, чтобы ладонь при ударе не соскальзывала. Лезвие было со стороны резущей части было скошено под небольшим углом, чтобы при ударе рана была глубже и шире.
— Начальник, держи вот еще и кАбуру к свинорезу — подарок от фирмы, — продолжил бывший зэк. — Если чего еще надо, ты говори, зае…шим все что надо. Ну, бывайте!
Уголовник поудобнее закинул на плечи вещмешки и побрел по траншее восвояси. Но тут, не знаю, что на меня нашло.
— Эй, солдат! — окликнул я его, тот обернулся. — Как тебя зовут-то хоть?!
— Соплей, начальник!
— Да ты имя скажи! Не собака же, чтоб на погоняло откликаться.
— Пестов Михаил Григорьич, статья…
— Та нахер мне твоя статья?! Держи, Михаил Григорьич, это лично тебе, подарок от фирмы, как ты говоришь — сказал я, протягивая ему банку тушенки. Бывший зэк недоверчиво посмотрел на мой подарок, а потом на меня.
— У меня больше ничего нет, начальник. — угрюмо сказал Пестов, сглатывая слюну.
— А мне от тебя и не надо ничего. Забирай и иди себе с Богом. Только ничего больше не говори. Иди.
Солдат забрал банку, развернулся и скрылся в лабиринтах траншей. Я достал сигарету, присел на дно окопа и прикурил. Вот ведь как бывает, тут вроде воюешь, а кто-то стоит в тылу и голодает. Сами ж делают так, что люди воевать не хотят. Ведь реально, сейчас можно было этого Пестова арестовать и посадить снова за торговлю боеприпасами. А ведь зэки вроде как бы и люди, тоже жрать хотят. А у них, кроме боеприпасов ничего нет. Это еще хорошо, что не полезли просто 'на гоп-стоп'. Надо будет проинструктировать охранение, чтоб внимательнее были.
Турецкие самолеты заходили от солнца. Опять начался налет на наши многострадальные позиции. Народ уже без команды попрятался кто куда мог. Ну раз 'работают' по нам, значит скоро сэмы пойдут. Тут даже и к гадалке не ходи. Хотя, в последнее время пендосы не шибко любят атаковать — все больше как-то турки да румыны. А мне лично один хрен — все они враги и должны умереть, раз решили захватить мою землю, мой город, который стал родным. Нельзя пускать их в Севастополь, нельзя! Слишком многое здесь свято для каждого его защитника и жителя.
Налетевший ветер быстро рассеял дым и пыль после взрывов. Показались боевые порядки танков и пехоты турков. Солдаты, подгоняемые криками Сереги-'замка' быстро заняли свои места. Матюги и клацанье затворов нарушили неестественную тишину после бомбежки. Перед брустверами начали подыматься черные султаны взрывов. Над головами пролетела четверка 'крокодилов' и 'завертела карусель' над наступающим противником. Неожиданно один из них задымил, круто взмыл в высоту, повернул на сто восемьдесят градусов и направился к нам в тыл. Не дотянул и рухнул на мертвой полосе. Бабах! От вертушки осталась только воронка и куча дюралевых ошметков фюзеляжа. Густой маслянистый черный дым потянулся в небо, указывая на место последнего упокоения экипажа МИ-24 с бортовым 513. Второй 'крокодил' взорвался прямо в воздухе, осыпав турков горящими обломками. Остальные вертушки, выпустив весь БК 'до железки', ушли в тыл. Из тыла заговорила наша батальонная минометная батарея.
Несмотря на огонь артиллерии, противник наступал и был уже в четырех сотнях метров от линии обороны. Краем глаза заметил фигуры в тылу. К нам подбежали люди в старой советской форме, вооруженные ППШ. Их было около двадцати человек, четверо тащили ДШК и АГС. Ко мне подбежал человек, в котором я узнал Пестова.
— Какими судьбами, Михаил Григорьич?! — весело крикнул я.
— Да за добро твое, начальник, хочу отплатить. Мы тут с братвой на сходняке перетерли и порешили подмогнуть вам. Что ж мы фраера какие-то, чтобы в тылу сидеть? Одной 'мокрухой' больше, одной меньше — говно вопрос. Да и прибарахлиться охота на мертвяках.
— Ну, короче так, ставь АГС на правый фланг, пулемет на левый. Сейчас подпустим поближе и мочканем п…сов, со всей пролетарской ненавистью.
На двухсот метрах мы открыли огонь. Когда противник был уже в сотне метров — пошли в рукопашную, чтобы отбросить и не пустить в траншеи. Зэки, что пришли с Пестовым, почти все погибли…
В ночь с 10-го на 11-е июня нас сменила Майкопская 131-я отдельная мотострелковая бригада. Мы покинули Федюнины высоты и отправились в тыл на переформирование пешком. Навстречу ехали, шли все новые и новые войска. Я шел во главе своей роты из пятнадцати бойцов: жалкую горстку изможденных оборванцев. Брели медленно и, ехавшие 'на передок' бойцы, спрашивали кто мы да откуда.
К вечеру пришли в указанное место — к заброшенному карьеру в Инкермане. Там, в штольнях, нас накормили и устроили на ночлег. На утреннем разводе объявили, что наша бригада переформировывается в 7-ую отдельную гвардейскую горнострелковую бригаду. Я был назначен командиром 3-й роты 1-го батальона. Около недели формировались, пополнялись личным составом и техникой. Пятнадцатого числа на вечернем разводе, который проводил начальник штаба бригады — майор Осаулко (по кличке Ал Алыч, от
