Значительно позже я убедился, что все желания и мечты рано или поздно сбываются. Причем сбываются буквально. Но почему мы не делаемся от этого счастливей? Может, потому что роботам счастье недоступно?
Сегодня, когда практическое бессмертие — уже реальность, и вот-вот произойдет массовое осознание этого факта, самыми важными и первоочередными становятся следующие вопросы:
Не утратим ли мы при этом
Не ожидает ли нас в ближайшем будущем нечто гораздо более страшное, чем физическая смерть?
Можем ли мы избежать такого будущего?
Что для этого нужно сделать?
Ответам на поставленные вопросы и посвящена моя книга. Стиль ее написания может показаться несколько необычным — это потому, что он соответствует новой эпохе.
Выжить сегодня — значит принять саму жизнь в качестве учителя и ступить на путь познания, отказавшись от мертвящих механистичных законов псевдонаук и их ложных карт реальности. Вероятность того, что траектория кратчайшего пути из пункта А в пункт Б — прямая, в пространстве жизни исчезающе мала. Чаще всего подобная траектория близка к спирали. Часто, но не всегда.
Книга — это не ребус, вы можете просто читать ее, а не разгадывать. Но если вы хотите, чтобы чтение, кроме эстетического удовольствия и увеличения вашей эрудированности, принесло еще какую-то пользу, постарайтесь подойди к этому процессу без предвзятости. Не ищите в тексте привычной логики построения, не втискивайте прочитанное в рамки морали в плоскости «хорошо-плохо». Просто забудьте о своих прокрустовых[1] комплексах до момента, когда перевернете последнюю страницу. Впрочем, поступайте как хотите. Доверьтесь себе.
А я могу надеяться лишь на одно. Что сейчас, когда вы, уважаемый Читатель, пробегаете глазами эти слова, вопросы, заданные выше, и сама необходимость их постановки еще вызывают недоумение, еще выглядят попыткой розыгрыша или мистификации. Если это так, то, возможно, у вас есть еще немного времени. Отложите свои дела, читайте быстро, но вдумчиво. Прочитайте и передайте эту книгу родственникам и знакомым. Прочитав, вы будете знать, что делать дальше. Знание — сила![2]
ЧАСТЬ 1. ВСПОМИНАЯ О СМЕРТИ
Предыстория
Я родился в Сан-Диего, крупном портовом городе в Южной Калифорнии, возле границы с Мексикой, в семье русского эмигранта и девушки из состоятельной мексиканской семьи. Александром меня назвали в честь одного русского поэта, который по происхождению, правда, был африканцем[3]. Второе мое имя — вероятно, дань уважения бывшему губернатору штата Калифорния, позднее ставшему президентом[4]. Наверное, у родителей случился приступ местного патриотизма.
Отец, покинув свое отечество, тем не менее, сохранил приверженность православной вере и по воскресеньям ездил через весь город в единственную в округе русскую церковь — приход св. Иоанна Кронштадтского. Местные прихожане, в основном эмигранты во втором и третьем поколениях, долгое время чурались его, подозревая, что он тайный агент КГБ. Мать же была убежденной католичкой, хотя и с большой примесью индейских верований. В отношении меня родители никак не могли договориться, в какой церкви и в какую веру крестить, решив в конце концов, что я, когда подрасту определюсь как-нибудь сам. Так что рос я в обстановке религиозного, национального и политического сумбура.
На родине, в Советской России, отец был врачом. Находясь, как и большая часть представителей интеллигенции, во внутреннем конфликте с тоталитарным коммунистическим режимом, он мечтал об эмиграции за рубеж, в «свободный мир». Однажды он сумел устроиться корабельным доктором на торговое судно и несколько лет плавал по всему свету пока судьба не предоставила ему удобную возможность. Сойдя на берег в Тихуане — почти без денег, имея при себе только самые ценные вещи, — он без следа растворился в сутолоке мексиканского торгового порта.
Благодаря хорошему знанию испанского и английского, а главное — редкому дару вызывать симпатию у незнакомых людей, отцу удалось прибиться к группе мексиканцев, собиравшихся нелегально эмигрировать в США. Среди них был брат моей будущей матери, который быстро подружился с «чудаковатым русским доктором» и привел его в дом своей сестры в пригороде Сан-Диего.
Дом располагался недалеко от ракетного полигона, и рев взлетающих ракет с самого рождения был для меня звуком знакомым и родным. Такими же родными мне казались огромные южные звезды и русская речь, впоследствии почти забытая мною.
Когда я был маленьким, отец часто до поздней ночи сидел под открытым небом, держа меня на коленях, попивая текилу и рассказывая мне странные русские сказки. Еще он любил пересказывать фантастические истории о космических путешествиях, полетах к далеким мирам и бесконечности человеческого познания. Так я и засыпал, слушая его. А в те вечера, когда отец работал, я слушал жутковатые легенды и старинные индейские песни моей бабушки.
Врачебный диплом отца и опыт в практической медицине, приобретенный в бытность его корабельным врачом, позволили ему быстро найти «хорошую работу по специальности» — стать санитаром в больничном морге. Вершиной его карьеры оказалась должность патологоанатома в той же больнице.
Жизнь отца трагически оборвалась в возрасте тридцати восьми лет, когда мне было всего восемь. Мать давно подозревала его в любовных связях на стороне. Эти воскресные поездки в церковь, которые стали отнимать у него целый день, и частые задержки на работе создавали в их отношениях все большее напряжение.
Ее заставляло нервничать еще и то, что их брак не был официально подкреплен авторитетом Церкви. Они решили обвенчаться, когда мама была уже на сносях. Но тут неожиданно возник непреодолимый барьер. Оказалось, что православный христианин и католичка не могут сочетаться браком. По церковным законам оба супруга должны были верить не просто в Иисуса, а во вполне конкретного — либо в православного, либо в католического. В этом была определенная логика, ведь эти два Иисуса даже родились в разные дни с разницей почти в две недели[5].
У моих родителей было ангельское терпение, они многое мне прощали — ведь я был единственным ребенком. Но периодически я начинал донимать их вопросом: «Как может некто, пусть даже и сын Бога, родиться дважды, и не позволяло ли это Ему при жизни праздновать каждый год два дня рождения?» Мне действительно было интересно, но родители богословские споры вести не умели и не любили. Подобные вопросы доводили их до бешенства, напоминая о некоторой нелегитимности их супружества. Беседа превращалась в потасовку они начинали с криками бегать за мной по всему дому а потом, когда я забивался в какое-нибудь недоступное место, уже друг за другом. Отец был сильнее, но мать проворнее и коварней. Пока он замахивался на нее кулаком, она уже успевала выхватить кухонный нож или выбежать на улицу с воплем: «Помогите! Этот русский медведь хочет убить меня и ребенка!» Потом они, разумеется, мирились, а чтобы притупить чувство вины перед любознательным дитятей, давали мне немного денег — на кино или аттракционы.
А однажды все неожиданно закончилось. Как-то поздно вечером мама в припадке ревности примчалась к отцу на работу и застала его там, на рабочем месте, то есть в морге. Но не очередным трупом он был увлечен, а юной мулаткой-медсестрой. Я до сих пор не знаю, что же произошло в тот вечер; мне сказали — несчастный случай. Так или иначе, но отца я больше не видел. Конечно, я присутствовал на похоронах, но почему-то был твердо уверен: то, что лежит в гробу — не мой отец. Он где-то в другом месте, далеко отсюда, может быть, в своей загадочной России, или странствует по звездному небу, которое он так
