— Там уже баньку растопили, — сказал он. — Пойду пропарю кости, кашель замучал. Хорош я буду во время штурма, дохая, как больной телок. Еще с коня свалюсь… Что ты на меня так смотришь, Мэл?
— Я вспомнил одну историю… год назад Расона Стэсса золотой лорд судил и руку ему отсек. В Тесоре было дело, под осень.
— Да ну? — Марк аж остановился. — сэна Расона Арвель осудил за что-то? Вот это новость! Ты не путаешь?
— Нет, я прекрасно помню, в королевском дворце много об этом говорили. Вроде бы Стэсс зарубил парнишку, племянника арвельского, дареной крови.
— Черт возьми, я знаю его. Лет десять назад на турнирах блистал, здоровый был рыцарюга, — в охрипшем голосе Энебро звучало неподдельная досада. — Ты еще около мамкиной юбки бегал, а мы с Гертом были в Тесоре, роскошный турнир затеял тогда лорд Арвель. Так Стэсс половину рыцарей из седла повышибал. Красавец был, копна волос светлых, плечи — не обхватишь, а уж копьем владел… неужели Арвель его без руки оставил?
Марк невольно глянул на собственную ладонь, широкую, жесткую, покрытую мозолями от меча.
— Как это я пропустил такое известие? Год назад под осень, говоришь? Я в Око Гор, к отцу как раз ездил осенью.
— Ну…вот, — Мэлвир пожал плечами. — Я думаю, не он ли объявился в Верети? Там, знаешь ли, темная история была. Поговаривали, что тесорский лорд обвинил Стэсса в пролитии дареной крови, потому что кое в чем другом обвинить не решился.
— Политика, как всегда.
— Я точно не знаю, а домысливать не хочу.
— Ну и зачем ты меня потащил в этот грязный амбар? Душу только разбередил. Страшно подумать, что добрый сэн Расон преступником стал, с рабойниками якшается… Набрехал поди этот нобленыш задрипанный.
— Может и набрехал, — Мэлвир шел мрачный, думая о своем.
— Иэээх, собачья солдатская доля! — Марк стегнул плетью ни в чем неповинный куст репейника, брызнувший рассохшимися колючками. — Пойдем париться. С тех пор, как мы выбрались из этих Чертовых лугов, я весь тиной воняю.
— Чудовых.
— Один хрен.
На главной площади пестрели шатры хинетов — вольных наемников, приехавших с Энебро аж из Доброй Ловли, с того берега Ржи. Хинеты — сборная солянка, служить щедро платившему Маренгу приезжали даже с юга. Основная часть войска встала за околицей, укрепив временный лагерь земляным валом и частоколом.
Пользуясь короткой передышкой, хинеты растянули посреди площади полотняную палатку, служившую походной баней, оттуда валил пар и слышались радостные вопли.
— Половина младенцев в следующем году родятся чернявыми, — хмыкнул Марк, глядя на то, как разряженные крестьянки вьются около походных костров. — Почему бабы так южан любят, ты мне скажи?
Соледаго пожал плечами.
— Пусть любят. Главное, чтобы боевой дух не подрывали.
увлеченно распевал плечистый смуглый парень с целым ворохом иссиня-черных кудрей. Правой рукой он отстукивал такт, левой — обнимал раскрасневшуюся девицу с пшеничными косами.
Закончил певец под одобрительный гогот рассевшихся на помосте наемников. Помост раньше служил для судилища и наказаний, но веселых парней это не смущало. За их спинами в промельках между плотно стоявшими шатрами серел общинный дом, превращенный теперь в госпиталь.
В разлитых по площади лужах отражалось жидкое северное небо, полотняные стены походных жилищ, почерневшие от времени деревянные столбы на помосте.
Завидев рыцарей, хинеты притихли, оставили выпивку и девиц. Только из шатавшейся купальни доносилось молодецкое уханье и шипение воды.
— Доброго дня, благородные сэны, — сверкнул улыбкой черноволосый. — Выпьете с нами?
— Благодарю, Хасинто, — Марк принял почтительно поданный рог, обвитый оловянными лентами, отпил, передал Мэлвиру.
— Ты что же, парень, еще с Доброй Ловли такой знатный рестаньо везешь? — удивился рыцарь. — И как это вы еще не вылакали все до донышка?
— Обижаете, сэн Марк. Мы еще в Старом Стерже разжились винишком у тамошних купцов. Сладкое конечно, как компот, не то, что седа или там хесер, но пить можно. Все ж наше, из самой Альта Мареи. После болот здешних не помешает принять пару капель, а?
— Ну, развлекайтесь, — Марк милостиво кивнул.
— А ты, девушка, — он глянул на пригревшуюся около пригожего южанина селянку, — этого певуна не слушай. Он тебе напоет с три короба. Пообещает жениться, гони в шею — ему еще за полгода верной службы заплачено.
— Так я через полгода и женюсь, — не растерялся Хасинто. — Крепость возьмем — и ей же ей, женюсь!
— Если вы мне крепость полгода будете брать, лентяи, я сам на вас женюсь, причем, не снимая доспехов… — проворчал Энебро.
Рыцарь забрал у Мэлвира пустой рог и кинул обратно.
19
— Они в Белых Котлах встали, окопались, вал земляной насыпали, — Кай пнул носком сапога шишку, она полетела полого, упала с всплеском и медленно поплыла по течению. — Смотри, как вода в Лисице поднялась. Осенью всегда так, а весной аж до крепостного холма доходит.
Лисица, мелкая, широко разлившаяся, с темноватой торфяной водой, текла по ржавому песчаному ложу, неспешно огибая поросшие осинами и ракитником островки. Почерневшие палые листья лежали на дне, их шевелило и переворачивало течение. Полоскались обросшие тинистой бородой бурые водоросли.
Лаэ уже очухался после болезни, держался прямо, поверх длинной найлской одежки тускло блестела вороненая кольчуга, пояс оттягивали ножны с мечом.
Кай с молодым найлом бродили под северной стеной Верети, около старой полуразвалившейся пристани. Известняковые наплывы здесь покрошились, щетинились бурьяном, влажный речной песок намывало течением под крепостной холм.
Крепость гнездом нависала сверху, серая, древняя, плоть от плоти каменного холма, спящего под земляной шкурой.
