воспоминания.
– Знаешь, а я вот хотел служить. Ну, не так чтоб служить там кому, – любил работать. Я же по технической части офицер, технику обожал. Интересное дело – техника.
– Смотря какая, – сказал солдат, припомнив свой агрегат связи, с которым у них было столько мороки.
– Автомобильная...
– Ну автомобильная, может, и ничего. Если исправная.
– Исправное все хорошо, даже человек. Но чтобы исправить, надо талант иметь. Я, знаешь, имел.
Сейчас начнет похваляться своим талантом, решил солдат. Он уже встречал таких людей, влюбленных в собственный талант, а по существу – в самих себя. Слушать их иногда было интересно, но верить им можно было с натяжкой.
– Знаешь, за двадцать лет я перебрал столько автотехники: «Газы», «Мазы», «КрАЗы»...
– Ну и которые лучше? – глядя в реку, спрашивал солдат.
– Если откровенно – все говно.
– Это почему же?
– Потому что не умеют делать. Тем более что можно делать и плохо – сойдет. Такая наша промышленность. Разве вот, например, каким должен быть дизель?
– А каким?
– А как на Западе. Мы же на курсах изучали их технику. Так наша от ихней – как земля от неба. Даже передрать по-людски не умеют. Обязательно испаскудят. Как те «Жигули». Передрали у итальянцев да испаскудили. Первая модель еще куда ни шло. А потом все хуже и хуже. Теперь хоть новый завод открывай. А что с этим делать? Автомобиль требует точности, как часовой механизм. Его напильником не усовершенствуешь.
– Однако же ездят.
– На чем-то надо же ездить. «Москвич» еще хуже. «Запорожец», ну это чудо советской техники...
– А вот эти, что руду возят? В этаж высотой?
– «МАЗы», «БелАЗы»!.. Основные наши ракетовозы. Намучился я с ними под завязку. На Севере... Они хороши только в боксах. Колеса побелены, бамперы выровнены, все блестит – полный ажур. У кого ровнее, тот и передовой командир. Как заправка коек. Вас же, наверно, здорово жучили на заправке коек?
– Ага, всю дорогу, – повеселел солдат.
– И еще строевая. И политзанятия – эта обедня без попа. С замполитом.
– Теперь уже с попом, – добавил солдат.
– Ну потеха! – ерзал на земле бомж. – Ну дожилась непобедимая армия! Хорошо, что я в ней не служу. Отслужил свое. Нет, я любил технику. Если где какая неисправность, начальство нервничает, крики, мат... А мне интересно: в чем дело? Какой-нибудь стук в двигателе, а вот пойми: где? Стуки, они хитрая штука, на слух ни черта не поймешь. Тут инстинкт нужен. Бывает, дзынкает в одном месте, а причина в другом. Или с той же электротехникой. Знаешь, мне и теперь иногда двигатели снятся. А тебе что снится, девки? – вдруг заинтересовался бомж.
– Мне? Ничего.
– Плохо. Значит, у тебя глухая психика.
– Оглохла...
– Может, оглохла, а может, такой родилась, – решил бомж, поворачиваясь на другой бок. – Черт возьми, что-то в груди стало болеть. Но все же скажи мне, почему ты вляпался в зону? Что, больше некуда было?
– Значит, некуда.
– А что родители? Или они не знают?
– Некому знать.
– Понятно. Значит, сирота. Угадал?
– Ну.
– А что на хвосте? Политика? Бытовуха?
Что у него на хвосте, солдат сам толком не знал, суда над ним не было, с прокурором не встречался. И он ответил просто:
– Одного гада пырнул.
– Это хуже... До смерти?
До смерти или нет, также не знал. Тогда казалось – да, теперь начал сомневаться. Вдруг окажется, что не до смерти, что Дробышев выжил и его не присудили бы к вышке... Но что же тогда получается? – думал солдат. Получается, что он напрасно сбежал из полка и вскочил в зону. От этих безотрадных мыслей у парня голова шла кругом... Правда, бомж, спасибо ему, более не стал лезть в душу, расспрашивать о подробностях. Возможно, посочувствовал и на правах старшего пустился в нравоучения.
– Знаешь, в Евангелии сказано: не убий. Думаешь, почему так сказано, что им, врага твоего жалко? Тебя жаль, того, кто убивает. Даже если и есть за что. Думаешь, ты его убиваешь? Э, нет – себя убиваешь! Пуля, она ведь поражает двоих. Одного – прямо, а другого погодя, рикошетом. Вот в чем суть. Я уже нагляделся. Одному в Минске жена изменила. Горячий был, молодой. Ну и укокошил ее заодно с ее полюбовником, кстати. И все так обставил, что следствие зашло в тупик. Мол, пошли и пропали, может, куда уехали. И что думаешь: ему легче стало? Дудки! Высох весь, исхудал, рак подключился. В коридоре под лестницей повесился. Без суда и следствия.
– Ну конечно, – согласился солдат. – У Достоевского так же – «Преступление и наказание»...
– Достоевский что! Достоевскому и не снилось, что у нас творится. Сын отца убивает. Отец дочку малолетнюю насилует. А ты – Достоевский...
– Так что же тогда – делай что хочешь? Есть такие, они все могут.
– Да, могут. На все способны. Но их способом против них нельзя. Ни за что нельзя.
– Каким же тогда способом можно?
– А против них нету способов, – глубокомысленно закончил бомж.
– Вы уверены?
– Абсолютно. Они сами себя прикончат. Рано или поздно. Как пауки в банке. Если в банку к паукам бросить, например, шмеля, они все набросятся на него и прикончат в один момент. А если их там не трогать, подождать – сами себя сожрут. Потому что никого не жрать они не умеют. Точно! Наукой доказано, – видимо, довольный своим ответом, бомж хитровато засмеялся.
Солдат молчал, ковырял прутиком в песке.
– Убийство – двойная беда. Даже если и не поймают, не засудят. Тебя же, наверно, ловили?
– Не знаю, – пожал плечами солдат. – Может, и сейчас ловят.
– Ну тогда тебе нельзя отсюда высовываться. Тут еще, может, и пересидишь.
– Чего же я тут дождусь?
– А знаешь, все может быть. Власть переменится или там амнистия. У нас же все меняется. Или путч новый. Или еще где реактор рванет, – бомж опять засмеялся.
– А радиация? – поднял голову солдат.
– Вот я и говорю: если раньше радиация не скрутит. Она коварная сука, подбирается на кошачьих лапках, а хватает, как тигр.
– Откуда вы знаете?
– Знаю, – уклончиво ответил бомж. – По себе чувствую.
Такой поворот разговора задел солдата, и он молча поднялся. Пошел берегом, рассеянно поглядывая на реку, будто река могла утешить. Было обидно за свою злосчастную долю – и почему ему досталась такая? Почему он попал к этому гаду Дробышеву, а не к какому-нибудь другому сержанту? И мало ему было беды в полку, так еще влез в эту зону. Наверно, она действительно страшная, напрасно некоторые в это не верят. Но тех, кто с ней столкнулся, уже не обманешь. А вот он обманулся. Хотя куда ему было деваться после всего, что он натворил и что сотворили с ним? Может, стоило прихватить оружие? Но вот бомж говорит про рикошеты. Пожалуй, хватит ему и одного рикошета, который, кажется, уже поразил его.
Многое в собственной судьбе солдата казалось ему нелепым, а то и вовсе скверным. Из людей, встреченных им на его пути, редко кто вызывал уважение. К бомжу он с особенным вниманием
