Свет начал меркнуть, униформисты скрылись за бархатным занавесом, стало почти темно. Голос шпрехшталмейстера объявил:
— Юрий Дедичев.
Просто имя и фамилия — без титулов, без жанра, без затяжного вздоха и положенной истеричности — без продажи, как говорят в цирке. «Странно, — подумал Саврасов. — Даже фамилия не парадная. Или это прием? Ладно, поглядим…»
Узкий луч прожектора-пистолета протянулся к форгангу, занавес раздвинулся, и в круге света возник артист. На нем обычный костюм мима гладкое черное трико без украшений. Только белый воротничок подчеркивал смуглость лица — спокойного, сосредоточенного лица, какое бывает у занятого делом человека.
Артист занят делом — он несет воздушный шарик. Большой, голубой, с намалеванной наивной рожицей, очень круглый, завязанный толстой желтой ниткой. Конец нитки, хорошо заметный на фоне черного трико, свисал свободно. Дедичев нес шарик двумя руками, бережно поддерживая его с боков и чуть снизу растопыренными пальцами, лицо было серьезно, глаза устремлены на ношу.
В центре арены он остановился — и шарик начал плавно поворачиваться у него в руках. Пальцы артиста не двигались, неподвижно было лицо с проступившими желваками, губы крепко сжаты. Он даже не дышал — застыла, поднявшись, грудь, замерли рельефные мышцы живота под облегающим трико, Он весь напряжен, как атлет, оторвавший на мгновение от земли платформу с двумя быками, — а шарик вращался, постепенно разгоняясь. Замелькали глаза, уши, нос… Скорость росла. Дедичев перевел дух и улыбнулся простой радостной улыбкой, не для публики, а для себя — было так тяжело раскрутить эту ушастую- глазастую башку, а теперь вышло — здорово!
Только тут вступил оркестр, негромко и мягко.
Все это довольно легко сыграть, подумал Саврасов, я тоже мог бы… и сразу одернул себя. Ну зачем так? Парень работает, еще не ясно, что он покажет. Пока все неплохо. Это я просто сердит на него, а так нельзя…
Дедичев, уже свободный и раскованный, выпрямился, плавно поднял шарик над головой, поворачивая вслед светящееся легкой улыбкой лицо… Он весь вытянулся, сблизил руки, ладони выгнулись, обтекая скользящую сферу. Вот он стал переступать, как танцовщик, на кончиках пальцев, поворачиваясь за шариком. И тут зал увидел, что шарик не касается рук!
Музыка в этот момент почти смолкла, по рядам пронесся вздох — и взорвались аплодисменты. Вспыхнул свет, радостно загремел оркестр. Дедичев чуть вывернул левую ладонь, так что она одна держала теперь его невесомую ношу, а правой рукой помахал зрителям. Он все еще улыбался, видно было, что он доволен собой и радуется вместе с залом.
Левая рука сделала толкающее движение, шарик всплыл чуть выше, а правая ладонь свободно прошла под ним — смотрите, все без обмана, никаких невидимых палочек-ниточек!
Снова грохнули аплодисменты. Артист кивнул, остановил рукой шум погодите, мол, дальше глядите! — и начал издали как бы поглаживать шарик снизу вверх, и тот завертелся вокруг второй оси, теперь глаза и уши выписывали запутанные восьмерки, желтый хвостик мотался из стороны в сторону, норовя достать расшалившегося артиста, но Дедичев ловко увертывался от нитки. Желтый хвостик разгневался не на шутку, он уже не мотался, а хлестал, артисту пришлось туго, он приседал, делал глубокие нырки из стороны в сторону, вот откинулся назад. И нитка раз за разом на него! Мостик, обороты телом вокруг упершейся в ковер макушки, перекат, снова на ногах — ах, гибкий какой, течет! — а левая рука все время вертикальна, она держит шарик! Держит над собой, в воздухе…
Конечно, для зала это — чудо. Зал будет глядеть, затаив дыхание, будет кричать и хлопать, ждать в конце разгадки — и не дождется. Нету ее пока, разгадки… А парень хорош. На удивление сильный парень. Интересно, он руки натирает?..
Наконец Дедичев сжалился, опустил левую руку, и, держа шарик перед собой, правой рукой погладил его, все так же не касаясь. Ну спокойно, малыш, спокойно, не буду больше дразниться, не сердись… Ласково двигалась ладонь, и шарик постепенно успокаивался, пока совсем не замер, тихо и уютно умостился над ладонью, чуть склонив к человеку макушку с нарисованным хохолком.
И человек глубоко вздохнул, задумался о чем-то своем. Лицо стало грустным, устремились вдаль глаза, он откинулся на невидимую ограду, положив на нее правую руку, а левой небрежно и рассеянно подбрасывал шарик. Тот взмывал и опускался, как детская игрушка йо-йо — увесистый мячик на тонкой резинке. Все глубже погружался в мысли артист, все выше взлетал шарик и вдруг замер на высоте. Какая-то мысль поразила Дедичева, он резко оттолкнулся от невидимой ограды, нахмурился, постоял, сложив руки за спиной, и побрел куда-то через арену. Шарик повернулся в воздухе, чтоб лучше видеть его, и нерешительно поплыл следом.
Саврасов так и подпрыгнул. Вот это да! Такого и он не мог. Поддерживать снизу, толкать, подбрасывать — пожалуйста. Но тянуть!.. Поразительный парень! Похоже, прав Левин, и Юрий стал Дедичевым не случайно…
Артист не спеша брел по арене, мягко переступая ногами, и почти не двигался с места. Тоже стандартный элемент пантомимы, а смотрится. У способного человека все смотрится… Вот он остановился, поморщился, недоуменно развел руками, плечами пожал. Дернул головой — нет, не так, мол! Он спорил с внутренним собеседником. Движения рук были красноречивы и естественны, спор шел напряженный… А забытый шарик пытался привлечь к себе внимание. Он подплывал то слева, то справа, менял высоту, отворачивался и замирал обиженно — и тут же бросался следом… И все это, казалось, никак не связано с движениями рук, которые заняты своим. Работа была виртуозная. Саврасов забыл, что он здесь по делу, и любовался мастером — ему-то лучше других было видно, какое это мастерство…
Наконец шарик не выдержал. Он разогнался и крепко боднул артиста пониже спины. Дедичев кубарем покатился по арене, уселся, растопырив руки-ноги, и растерянно помотал головой. А шарик отвернулся от него и медленно опускался на ковер где-то далеко-далеко, у самого барьера. Артисту стало стыдно. Он нерешительно поднялся, постоял понурившись, ковыряя носком арену, с заложенными за спину руками, а потом робко двинулся к шарику зигзагами, с остановками, озираясь по сторонам. Присел на барьер чуть в сторонке, отвернул лицо с выпяченной губой и начал потихоньку придвигаться к шарику, пока не оказался совсем рядом. Смущенно протянул руку — и отдернул. Еще раз. А шарик — ноль внимания, только качнулся брезгливо. Артист сцепил пальцы, зажал руки между колен, лицо стало совсем несчастным. И вот решился, присел на одно колено возле шарика и начал извиняться. Надоело шарику демонстрировать обиду, повернулся и всплыл в воздух.
Дедичев суетливо подставил ему ладонь, заулыбался, радостно и вопросительно захлопал ресницами. Шарик чуть вывернул мордаху и показал подбородком вверх. Артист ткнул пальцем туда же — мол, повыше хочешь, да? Шарик энергично кивнул. Дедичев вздохнул и согласился.
Он вышел в центр арены, сосредоточился и начал подбрасывать шарик двумя руками, размашисто, с резким толчком в конце. Шарик взлетал все выше и выше, замирал в верхней точке — и опускался обратно. Артист страдал. Уголки рта скорбно опустились. Он вытягивался на цыпочки, подбрасывая шарик, он сам прыгал следом, но шарик каждый раз падал к нему. Дедичев не выдержал, схватил шарик обеими руками — первый раз за все время действительно коснулся тонкой резины, прижал к себе и обвел глазами зал. «Помогите же!» — просило его лицо. Оставил шарик висеть в воздухе, отбежал в сторону и показал зрителям: помогайте! захотите! напрягитесь! — сжатые добела кулаки прижались к груди. Я сосчитаю до трех, показал он левой рукой, — и вы, все вместе… понимаете?..
«Что делает, а! Что делает! — Саврасов восхитился. — Ведь смогут! Они уже его, все сделают, что он захочет!» — И сам ощутил волнение и готовность.
А Дедичев уже вернулся к шарику, снова держал его не касаясь — и обводил глазами зал. Готовы? Ну… Р-раз… Он сделал головой движение вверх и вниз. Два… Три!
Он весь выбросился вверх, взлетев вслед за руками, на неуловимый миг завис в воздухе — и упруго опустился на ковер.
Саврасов, захваченный общим порывом, включился по-настоящему. Отдача была, как на операции, и все же он успел заметить тот миг, когда артист застыл в верхней точке прыжка. Чуть дольше, чем должно…
