древнее оружие. Эта самоуверенность стоила ему слишком дорого — теперь уже сам волшебник, едва не по плечо окунулся в зазеркальное Небытие. Мерцающая рябь подступала к щеке, обдала холодом и немотой плечо.
Спасение пришло оттуда, откуда Торой меньше всего его ждал. Кто-то вцепился в кожаный пояс и изо всей силы принялся тянуть прочь, назад, в мир живых. Торой скосил глаза — Элукс с белым от ужаса лицом. Жаль только, что от сумасшедшего рисовальщика толку было чуть. Но вдруг чья-то могучая рука буквально выдернула мага обратно, а следом и заходящуюся в крике Люцию.
Илан.
На лбу мальчишки наливалась синяком огромная шишка, но лицо было решительно. Паренёк тащил на себя Тороя, а зеркало, хотя и строптиво, всё же подчинялось воле последнего из рода Гиа.
Едва Люция на шаг выступила из вязкой зеркальной глубины, Торой стряхнул с себя руки мальчишек и одним коротким взмахом рассёк незримую пуповину между Ителью и её ученицей. Юная ведьма покатилась по полу, прочь от колдовского стекла. И лишь теперь волшебник увидел, как темно сделалось в Зале. Третий день приближался к концу.
— Илан, разбей зеркало! Быстрее! — проорал маг, по-прежнему слыша свой голос, будто из-под толщи воды. Зов Ители оглушил так, что нескоро и оклемаешься.
К счастью, мальчишка быстро смекнул, что от него требовалось — вздел над головой один из тяжёлых деревянных стульев и швырнул им в бушующее разноцветными сполохами стекло.
Как показалось Торою, время остановилось, стул летел не мгновение, не два, он мчался к цели даже не минуты — часы.
За это время маг увидел, как в глубинах зеркала промелькнула смеющаяся Тьянка, за ней женщина в платье с голубыми васильками по подолу, старик-зеркальщик, а потом Рогон и Итель. Их волшебник видел всего мгновение, но даже за этот короткий миг успел понять —
Широко замахнувшись, маг метнул Рунический Нож вслед за стулом. Вращаясь в воздухе, древнее оружие вошло в стекло, будто в воду, и навсегда исчезло в Ничто. А потом стул, наконец, достиг цели, и осколки брызнули во все стороны. Но Торой всё же успел сгрести мальчишек и подмять их под себя, закрывая от острых, словно ножи, стёкол.
Когда звон осколков утих, в Зале царила тишина, а через секунду её нарушил срывающийся голос Люции:
— Торой… ты мне косу чуть не выдрал. — Она уткнулась лбом в холодный гранитный пол, усыпанный битым стеклом, и заплакала.
Волшебник и мальчишки общими усилиями подняли рыдающую девушку. Торой взял мокрое от слёз лицо колдуньи в ладони и прошептал:
— Никогда в жизни не думал, что буду так счастлив, обнимая ведьму.
И только Алех пропустил всё самое интересное. Он тихо стонал из-под стола да заплетающимся языком сыпал витиеватые эльфийские ругательства.
ЭПИЛОГ
Зима во Флуаронис нынче выдалась дождливая и серая. Собственно, она вполне олицетворяла настроение жителей. Все пребывали в унынии. Бывший маг Золдан на днях отбыл в Гелинвир, где всем отныне заправляли колдуны да ещё какой-то молодой и ухватистый волшебник. При королевском же дворе нынче состоял атийский колдун — совсем ещё мальчик, но, как говорили, многообещающий. Впрочем, привыкнуть к такой резкой смене ценностей людям было сложно, и многие, по обыкновению, до сих пор чурались чернохитонщиков, равно как и ведьм.
Тут нужно сказать, что колдуны, как бы то ни казалось странным, не наглели, а вели себя благопристойно и добропорядочно. Говаривали, будто единственный на сотни и сотни вёрст маг, что жил с женушкой-ведьмой в волшебной крепости, держал чернокнижников в ежовых рукавицах и бесчинствовать не позволял. Трепались ещё, будто главы известных эльфийских семей (теперь уже вовсе лишённые былого влияния и Силы) даже приезжали к нему в Гелинвир… Всё это, конечно, выглядело странным, если не сказать больше, но постепенно народ привыкал к новому положению дел и уже не роптал. Ага, поропщешь тут, когда сам государь вынужден смириться и принять на службу колдуна. Собственно, службу юнец нёс исправно, что есть, то есть.
Одним словом, смутное время закончилось, и жизнь потихоньку входила в привычное русло.
А за сотни вёрст от Флуаронис, в Гелинвире, зима стояла солнечная и снежная.
Торой сидел за столом в просторном кабинете и внимательно следил за успехами учеников. Одним из них был пятилетний мальчик, родители которого погибли во время колдовской Мирарской стужи. Мальчика принёс некромант. Малыш оказался способным и теперь, наравне с Иланом, осваивал грамоту.
Илан сильно повзрослел, однако его любовь к сказкам никуда не ушла, и вечерами он любил выпытывать из Тороя всё новые и новые подробности его встречи с Рогоном. Теперь-то уж волшебник знал наверняка — Илан станет вовсе не мастером зеркал. Он, конечно, будет Искусником, но Искусником другого рода. Летописцем. Мальчик уже сейчас трепетно собирал рисунки Элукса, чтобы «сделать из них картинки» к своей первой рукописи. Внучок мирарского зеркальщика печатными, но на удивление красивыми буквами выводил первые неловкие строки о минувшей зиме, битве с ведьмой и Зеркале. На днях Илан торжественно передал Торою первые страницы эпических сочинений, и волшебник с улыбкой читал то, что так старательно (хотя еще довольно неумело) описывал мальчик.
Постепенно маг влился в новый ритм своей неожиданно изменившейся жизни — занимался с учениками, принимал в Гелинвир всё новых и новых чернокнижников, некромантов, ведьм. В Совете теперь состояло вместо положенных тринадцати чародеев шесть колдунов и один волшебник — Торой. Остальные места были оставлены для ещё не родившегося поколения волшебников. И никто с этим не спорил. Даже обожжённый Хельзак, который наравне с магом воспитывал новую смену некромантов.
Алех, подлечивший разбитую голову, охотно преподавал науку ведьмачества, показывая на своих уроках такое, что сбегались поглазеть не только дети, но и колдуны постарше. И всё же классы Академии по-прежнему оставались полупустыми. Впрочем, Торой успокаивал себя тем, что уже лет через пять в Гелинвир приведут первых магов. Пускай ещё совсем детей.
— Ап!
Мальчишка по имени Гайл (именно его, некогда найденного на улицах заснеженного Мирара, сейчас экзаменовал Торой), ловко подбросил в воздухе искрящийся багрянцем сгусток Силы. Подбросил, а потом резко дёрнул кончиками пальцев, словно стряхивая с рук капли воды. Огонёк рассыпался на мерцающие искры. Талантлив. И очень самоуверен. Хороший будет чёрный маг. Волшебник даже позволил себе улыбнуться на безобидную шалость юного чернокнижника.
Гайл лукаво усмехнулся и подмигнул сопящему от зависти Илану — ему-то никогда такого не суметь. Илан вздохнул, а лежащая у него на коленях Кошенька лениво зевнула и потянулась. Этой-то отъевшейся трёхцветной бестии не было никакого дела до колдовства.
Тем временем юный ученик волшебника повертел указательным пальцем в воздухе, заставляя огненные брызги свиться в искрящуюся воронку и снова срастись в переливающийся багрянцем шарик.
— Молодец. — Похвалил Торой.
Мальчишка польщённо хмыкнул. Он черпал свою Силу из весело горящего в камине огня и мог проделать не такое.
Трое остальных учеников (постарше, но послабее Гайла) радостно зааплодировали. Гайл широко улыбнулся, но вдруг сорвался со своего места, будто подброшенный невидимой пружиной. Его примеру тут же последовали и остальные ребята, сидевшие кто где. Торой не особенно придерживался строгости в обучении — парты да скамьи он ненавидел с детства, а потому своих учеников воспитывал без пафоса, в кабинете.
