А Козырь остался жить.
Динамит снился ему часто, молчаливый и окровавленный. Мертвый. Приходящий, садящийся рядом. Ничем не попрекающий, просто молча сидящий. Сашок снился реже – точно такой, каким запомнился в зале суда. Словно бы внимательно прислушивающийся к чему-то, не слышному другим. Медленно скользящий по залу – с лица налицо – тяжелым взглядом, внимательным и пытливым, как будто прокурором был именно он, а обвиняемыми все остальные. Когда его взгляд падал на Пашку, – и тогда, на суде, и позже, в сновидениях, – внутри у Козыря что-то болезненно сжималось. Хотя он не был трусом и никогда не бегал от опасности. Да и какая тут опасность? – толстая решетка отделяла скамью подсудимых от зала…
Козырь, возможно, сам не отдавал себе отчета – но тринадцать лет он боялся, что решетка рухнет. Что он наяву увидит этот взгляд…
Голос молчал десять лет. Ровно десять. И снова раздался в голове Сашка тем летом. Как раз в тот день, когда Леша Виноградов пытался решить свои проблемы при помощи центнера концентрированной кислоты…
Сашок, естественно, понятия не имел о произошедшем в Спасовке. Он с удивлением слушал непонятные, полузабытые слова. И ничего не понимал. А потом понял. Все оказалось на редкость просто.
За годы, проведенные в Ульяновке (именно так именовался поселок, где располагалась областная психушка, хотя в народе и говорили: «угодить в Саблино» – по названию ближайшей станции), Сашок сошелся с одним безобидным больным – Колей Лисичкиным. Двенадцать лет назад бригада путевых железнодорожных рабочих обнаружила Колю, измазанного землей до невозможности и шагающего по бетонным шпалам куда-то в направлении Новгорода. Именно по шпалам – ни разу Лисичкин не наступил на промежуток между ними. Покинуть пути он отказался наотрез, уверяя, что немедленно провалится сквозь землю глубоко-глубоко, где нет света и происходят кошмарные вещи… Угодил на лечение с диагнозом «маниакальный психоз».
Сашок считался «тихим» – и тем не менее знал, что никогда не выйдет отсюда. А если и сбежит, то немедленно попадет во всероссийский розыск, никаких шансов уйти от которого – полностью отвыкнув за десять лет от жизни на воле – не будет. Колю же Лисичкина выписывали дважды – вылечив; доказав, что человеку никак не грозит спонтанное погружение в землю. И дважды тот возвращался добровольно – уверенный, что опять
В последнем – почти двухмесячном отсутствии – Коля обзавелся подружкой. А может, и невестой, – кто знает, какие намерения были у этой здоровенной, нескладной, с лошадиной физиономией девахи. Возможно, вполне серьезные, поскольку моталась к нему из города по меньшей мере раз в неделю. Свидания проходили нелегально, в комнатушке, отделенной тоненькой деревянной перегородкой от каптерки завхоза, – там, за стенкой, хранились и краски, и растворитель, и много еще чего, хорошо горящего…
Знал о тайных встречах парочки единственный человек из персонала – санитар Федоркин, продававший свое пособничество за небольшие суммы денег и большие количества дешевой водки. Платила, естественно, девушка – наверное, все-таки лелея матримониальные мысли. Сашку было наплевать на планы подружки Лисичкина. Главное – так сказал голос – ростом и комплекцией она напоминала Сашка. Отдаленно напоминала, но большего и не требовалось. Голос объяснил, что нужно делать. Сашок знал многое о стали и ее сплавах, но то, что две порошкообразные краски – серебрянка и железный сурик – в смеси дают термит, плавящий металл и разрушающий камень, стало для него открытием…
…Он шел по ночной Ульяновке. Сзади полыхало и надрывались пожарные сирены. Впереди была темнота. Голос что-то тихо шептал. Все следующие три года Сашок внимательно к нему прислушивался. Но отнюдь не всегда исполнял советы. И лишь один раз, ненадолго, выбрался туда, где голос звучал слышнее всего. В Спасовку.
«Мерседес» салатного цвета, плавно покачиваясь, прорулил по Козыревскому прогону и вывернул на шоссе.
Отпрыски на заднем сиденье отталкивали друг друга от опущенного стекла. Радостно и удивленно показывали матери на купающихся в луже гусей – все правильно, росли горожанами в первом поколении. Мать, несколько располневшая, но по-прежнему очень красивая, водворила порядок; стекло поднялось, и машина, набирая скорость, покатила в сторону города.
Рано поседевший человек проводил ее взглядом и нехорошо усмехнулся – нескольких зубов не хватало. Он удовлетворенно кивнул – мрачное, совершенно безрадостное удовлетворение. Десять лет терзаемый химией и электрическими импульсами мозг искал ответ на один-единственный вопрос: почему все так вышло? кто виноват? кто? кто?? кто???
Он нагнулся и поднял лежащий у ног продолговатый сверток – испачканная свежей землей мешковина сгнила и расползалась в руках. Но несколько слоев густо промасленной бумаги уцелели, он с треском разорвал ее пальцами. Сталь с синеватым отливом тускло блеснула – надежная и бесстрастная сталь – она никого и никогда не предавала, она много лет терпеливо ждала своего часа.
И дождалась.
Глава 7
Охотника и дичь всегда связывают некие невидимые эмпатические, а то даже и телепатические узы, – подтвердить это может любой бывалый человек, много походивший с ружьем по лесам и болотам.
Он, охотник, наверняка расскажет немало случаев, подтверждающих данный тезис: и о том, что самая завидная дичь в самых баснословных количествах попадается именно в тот день, когда выйдешь в лес без ружья, – к примеру, за грибами, – птицы и звери не получают какого-то загадочного сигнала от мозга человека, в любую секунду готового послать им вдогонку смерть одним движением пальца, – не прячутся и не разбегаются. Можно услышать рассказы об утках-нырках, мирно плавающих по водной глади и не видящих притаившегося на берегу стрелка, но отчего-то решающих мгновенно нырнуть в тот момент, когда спусковой механизм только-только приходит в движение – и удачно избегающих снопа дроби. Да что там говорить: банальные вороны абсолютно не реагируют, когда делаешь вид, что целишься в них из обычной палки. Даже если выстрогать ту палку в форме ружья и соответствующим образом раскрасить, – не реагируют. Стоит поднять на них настоящее ружье – тут же улетают, получив от мозга охотника какой-то импульс, с палкой в руках отнюдь не возникающий…
Много подобных историй поведают желающему стрелки и ловцы – обычные, заурядные, ничем не выдающиеся.
Потому что те охотники, которых коллеги считают самыми опытными и талантливыми, самыми умелыми и
