Сказки летучего мыша

Казалось – здесь, рядом со старыми руинами, непременно вскоре что-то произойдет, отложенная схватка продолжится… Однако – не случалось ничего экстраординарного или просто необычного. Наваждение, посетившее Кравцова ранним утром после ночи на Чертовой Плешке: возродившийся в первозданном виде дворец и обращавшийся к писателю странный голос, – стало последним событием, которое можно назвать неординарным…

После наступил мертвый штиль.

Действительно все закончилось? Действительно они с Адой поставили на Плешке точку в чужой игре?

Или – наступило затишье перед бурей?

Кравцов склонялся ко второму варианту…

Позавчера он не выдержал – решил сам начать партию. Белые начинают и выигрывают… Имеющаяся информация (если говорить начистоту, большей частью состоявшая из смутных догадок) позволяла предпринять кое-какие шаги. Задуманные давно, но отложенные ввиду начавшейся свистопляски…

Но сначала стоило обезопасить тылы.

Кравцов поехал в город, забрал машину из тянувшегося три месяца ремонта, лихой кавалерийской атакой сломил сопротивление ошарашенной тещи – и увез Танюшку и Сережку на Карельский перешеек, в Семиозерье. Путевки купил на месте, на две смены подряд. Переплатить за срочность пришлось изрядно – но в деньгах недостатка не было, очень кстати подоспела пара гонораров…

И вот теперь он возвращался – напряженный, кипящий злым азартом, готовый к схватке.

Начну с Архивариуса, решил Кравцов. Именно так. Первым делом в Царское Село, к Архивариусу…

Свое решение он смог исполнить лишь на следующий день.

4

Ничего рассказывать Кравцову о себе не пришлось. Архивариус и без того все знал. И не преминул сей факт тут же продемонстрировать.

– Вы – писатель Кравцов, бывший офицер, автор книг… – Он перечислил все романы, в том числе пока неопубликованные, хотя ничего подобного ему о себе Кравцов не сообщал – даже не сказал, что писатель. – То-то мне показалось, что для студента-историка – коллеги Валентина – голос больно солидный.

Оперативно, ничего не скажешь. А ведь в архивах эти сведения пока не пылятся…

То, что Пинегин оказался студентом истфака, стало для Кравцова новостью. Подсознательно он считал – хотя Козырь в своем рассказе выбранный Валентином вуз никак не конкретизировал, – что парень учился на инженера.

Он коротко пояснил, что коллегами с Валей они были на другом поприще. И добавил:

– У меня о вас тоже сложилось несколько иное представление…

– Книжный червь, дистрофик в очках с линзами толщиной в палец? – улыбнулся Архивариус.

Улыбался он хорошо. Улыбка делала его лицо с волевыми скулами почти красивым.

«Несколько иное представление…» – это мягко сказано. Когда открылась дверь – несокрушимо- броневая, украшенная линзой видеокамеры – Кравцов поразился. Перед ним оказался мужчина с руками и плечами атлета – казалось, короткие рукава летней рубашки готовы вот-вот лопнуть от напора бицепсов. А кулаки… На обладание такими кулаками стоило бы получать лицензию, как на оружие самообороны повышенной мощности. Но – у Архивариуса не было ног. Обеих, выше колена. Встретил он Кравцова на инвалидном кресле-коляске.

Впрочем, оно оказалось не тем уродливым сооружением, в очереди за бесплатным получением которого неимущие инвалиды стоят годами – но суперсовременным, сверкающим хромом и никелем. И раскатывало по квартире своим ходом с мерным жужжанием. Кресло было оборудовано массой приспособлений – Кравцову даже показалось, что в подлокотник вмонтирован экранчик мини-компьютера. Сохранить же подобную осанку в инвалидном кресле мог лишь человек, много лет проносивший военную форму.

– Что делать, – продолжал Архивариус. – По не зависящим от меня обстоятельствам пришлось сменить работу. Мышцы – какие остались – стараюсь поддерживать в прежней форме. А зрение вот отчего-то не портится, так что уж извините за отсутствие очков…

– Где вы служили? – полюбопытствовал Кравцов. Он не сомневался, что еще много лет обрубки ног Архивариуса рефлекторно вздрагивали, если произнести командным голосом: «Товарищи офицеры!»

Архивариус внимательно взглянул на него и сказал после короткой паузы:

– Я служил в КГБ. Вы разделяете предубеждение многих ваших коллег против Конторы?

– Я всегда уважал и сейчас уважаю эту организацию, – ответил Кравцов.

Он ничуть не кривил душой. Сколько бы ни брызгали на КГБ ядовитой слюной молодые реформаторы и старые диссиденты, – по мнению Кравцова, уважения (не любви!) Комитет заслуживал по простой причине: туда отбирали лучших. Отовсюду. Например, задолго до выпуска в его институте пару-тройку самых толковых ребят на курсе приглашали по одному в кабинет проректора. А там вежливые люди в хороших костюмах предлагали после защиты диплома интересную и перспективную работу в вычислительном центре Большого дома на Лубянке (учился Кравцов в Москве). Предлагали лучшим. А на прокуренных кухнях диссиденствовали в основном неудачники и троечники…

Ну что же, кое-что стало ясным, подумал Кравцов. Отчего, например, телефонный номер Архивариуса отсутствует в базе. И как он успел почти мгновенно собрать всю информацию о госте.

Между вторым звонком Кравцова, извинившегося за срыв первой встречи, и визитом прошло не более двадцати минут…

Последнюю мысль визитера, впрочем, Архивариус тут же опроверг.

– Из Конторы я ушел давно, пятнадцать лет назад. После ельцинского погрома – всех реорганизаций, расформирований, дроблений – знакомых там практически не осталось. То есть многие знакомые живы- здоровы – кто за рубежом, дальним и ближним, кто в службах безопасности наших корпораций, кто еще