найдут вовек.
Как выяснилось из дальнейшего разговора (ТТ так и не покинул кобуру), достоинства «норки» боец не преувеличил. Был ему известен давно, с детства, хорошо укрытый лаз в Антропшинские катакомбы – в самую их дальнюю, много десятилетий назад заброшенную часть. И, по уверениям Жоры, неподалеку, с достаточно высокого склона, можно было вести корректировку…
Это был шанс. Крапивин знал – по данным разведки, Антропшинские штольни (ту их часть, что ближе к станции, где еще оставались шахты с действующими подъемными механизмами) фрицы используют под склад боеприпасов. Но держать под постоянным контролем многокилометровый запутанный лабиринт? Для такого надо целую дивизию снять с фронта и загнать под землю.
Придумка Ворона могла сработать. Даже если немцы обнаружат дорожку отхода, если не поможет махорка, которой надо будет, уходя, присыпать след, – все равно Жора божился, что в детстве хорошо изучил все углы-закоулки лабиринта. И обещал при необходимости вывести подземными путями к другому потайному выходу.
Информация нуждалась в проверке. Проверили. На рассвете, выйдя в заданный квадрат, Крапивин сходил вместе с Вороном ко входу в каменоломни. Похоже, действительно никто тут много лет не бывал – заросший диким малинником лаз пришлось расчищать ножами. Расчистили как можно аккуратнее, стараясь не оставлять заметных следов.
Ход оказался в порядке – не обвалился за годы, прошедшие после детских игр Вороненка и его приятелей. Крапивин протиснулся внутрь, прошел, подсвечивая фонариком, с полсотни метров… На дальнейшие исследования времени не оставалось. Но младший лейтенант Крапивин уже поверил. Поверил, что останется жить. И, чем черт ни шутит, станет-таки Героем Советского Союза.
Все же совсем идеальной позицией для корректировки рощица не была. И Паша Крапивин, дабы лучше видеть разрывы тех снарядов, которые пойдут с перелетом, оборудовал для себя наблюдательный пункт на дереве. На осине, что оказалась повыше и потолще своих соседок.
Сержант Цымбалюк, радист, возился внизу с «Севером», еще раз все проверяя, – до начала артналета оставалось двадцать минут. Паша уже засел в своем «вороньем гнезде», в последний раз осматривая в бинокль окрестности графского дворца. Ворон неподалеку, под той же осиной, занимался факелами – накручивал на палки куски мешковины – несколько ветхих, выброшенных за негодностью мешков разведчики нашли на краю поля и прихватили с собой. Кто знает, сколько придется блуждать под землей, батареек в фонарях надолго не хватит.
Вообще-то, по сложившемуся в группе распределению обязанностей, Ворону надлежало находиться в охранении, вместе с остальной четверкой бойцов – на случай, если в самый неподходящий момент забредут в рощицу какие-нибудь случайные фрицы или испанцы.
Но Крапивин, поразмыслив, решил держать Жору рядом с собой. А то словит шальную пулю – и что потом делать прикажете? Под землю-то они и без Ворона нырнут, а вот обратно…
Снизу раздался непонятный звук. Не то стон, не то хрип. Крапивин оторвал от глаз бинокль, опустил взгляд. Цымбалюк спиной вверх лежал у подножия дерева. Неподвижно лежал, лишь нога в кирзовом сапоге чуть дернулась и снова замерла. Ворон, склонившийся над сержантом, разогнулся, поднял голову, встретился глазами с Крапивиным…
– С-сука… – Младший лейтенант схватился за ТТ.
Тот полз из кобуры медленно, неохотно, и Паша Крапивин успел еще мимолетно удивиться: зачем это Ворон вместо палок-факелов намотал мешковину на ствол винтовки? Намотал огромным бесформенным комом?
Выстрел прозвучал практически бесшумно – слабее, чем хлопок в ладоши. Из мешковины вслед за пулей вылетели несколько обрывков нитей, но далеко не улетели. Ворон торопливо передернул затвор.
ТТ упал к корням осины. Затем, после томительно-долгой паузы, тяжело рухнул Крапивин. Добивать не потребовалось. Хотя импровизированный глушитель напрочь закрывал мушку винтовки, красноармеец Ворон не промахнулся – красное пятно расплылось на гимнастерке младшего лейтенанта точно напротив сердца…
Остальные четверо никаких хлопот не доставили. Лежали в секретах по одному, приглядывая с четырех сторон за подходами к рощице. Оборачивались на осторожные шаги Ворона, успокаивались: свой! – и через несколько секунд умирали, втиснутые лицом в траву, со штыком под левой лопаткой. Тревогу не поднял ни один.
Долго возиться с Цымбалюком времени не было – до назначенного срока артналета оставалось всего ничего. Ворон прикончил бы его сразу – да не умел обращаться с рацией… Впрочем, сержант, успевший оклематься, пока Жора разбирался с остальными, играться в стойкого коммуниста на допросе не стал. Увидев окровавленный штык и окровавленные руки Ворона, заговорил торопливо:
– К фрицам, да? Я с тобой! Ненавижу гада-Сталина! За всё, что с батькивщиной сделал… Развяжи, вместе уйдем…
Украинское словечко прозвучало в устах родившегося и выросшего в Питере Цымбалюка фальшиво.
– Уйдем, уйдем… – кивнул Ворон. – Тока сперва покажь, как с бандурой твоей сладить. Хочу комунякам подарочек напоследок кинуть…
Подарочек Жора хотел кинуть отнюдь не коммунистам, но сержанту узнать об этом было не суждено. Как только он сообщил позывные, одной освобожденной рукой выставил верньеры настройки в нужное положение и показал другие нехитрые манипуляции – штык вонзился ему в сердце.
Для задуманного лезть на осину не требовалось. Выбранная цель отлично виднелась и снизу.
– Смоленск, Смоленск, я Воронеж, – заговорил Ворон спустя пару минут. – Докладывает рядовой Ворон. Пока шли – напоролись на фрицев. Едва оторвались. Командир Крапивин убит, радист Цымбалюк тяжело ранен. Принял команду над группой. Какие будут приказания?
Повисла тяжелая пауза. Выгорит или нет? Полетят к Поповой горе «чемоданы»? Ворон надеялся, что полетят. Вот кабы дело происходило у самой линии фронта, где переметнувшийся к врагу корректировщик легко и просто может обрушить огонь на своих…
– Ну, боец… – ответ прорвался наконец сквозь треск помех. – Справишься – ходить тебе с орденом. С дальномером работать умеешь?
