ошибкой призрака, кем бы и чем бы он ни был. В движении чувствовалась неприкрытая угроза – а на угрозы тело капитана реагировало рефлекторно, без вмешательства мозга.
Бах! Бах! Бах! – выстрелы разнесли в куски остатки сонного наваждения.
В коридоре внезапно стало темно, словно отключилось невидимое мягкое освещение. Что-либо видел Архивариус лишь в те доли мгновения, когда из дула вырывался сноп пламени.
Выстрел: на него уставилась мертвая рожа с языком-щупальцем…
Выстрел: вместо нее человеческое лицо, такое же, – но живое, искаженное смертной мукой…
Выстрел: глумливый оскал лишенного плоти черепа…
– ЭВХАНАХ!!! – Вопль перекрыл выстрелы.
Стены и потолок коридора-ловушки пришли в движение – с треском и скрежетом. Сверху рухнуло что-то невидимое, тяжелое, – больно зацепив по плечу. И еще, и еще…
Архивариус устремился назад – не рассуждая, опять же на рефлексах. Успел, выскочил из коридора, – но лодыжку ухватило, оплело гибким, живым… Сбило с ног, потянуло обратно. Капитан извернулся, готовый выстрелить в тварь – он не сомневался, что это она, вернее ее кошмарный язык… В этот момент рухнуло перекрытие. И вместе с ним левая стена.
Теряя сознания от чудовищной боли в раздавленных ногах, Архивариус попытался дотянуться до кнопки аварийного вызова рации… И не сумел.
Толик Дементьев навещал его в больнице. Держался так, словно они по-прежнему оставались коллегами – хотя ясно было: в строй капитан Дибич уже встанет. Поскольку не на чем стоять…
– Совсем-совсем ничего не помнишь? – допытывался Толик.
– Ничего, – твердо отвечал Архивариус. – Последнее воспоминание – как стою у дерева. И всё. Обрыв пленки… Следующий кадр – больница.
– Жаль… – вздыхал Толик. – Но может, вернется память помаленьку, бывают такие случаи… Всё голову ломаю, кто и как тебя под ту груду кирпичей умудрился втиснуть… Явно ведь с войны лежат, непотревоженные, землей сцементировались, мохом поросли. Тебя ведь туда не в беспамятстве волокли, не оглушенного – коли три раза выстрелить успел… Хотел бы я знать – в кого?
– И я хотел бы… – солгал Архивариус.
Он помнил всё. Но старался забыть. Не получалось.
Глава 4
16 июня, понедельник, вечер, ночь
До Коммунара, находившегося по прямой в пяти километрах от «Графской Славянки», грозовой фронт дошел несколько позже, чем до Спасовки. Но обрушилась на городок гроза с не меньшей силой.
Колян Прохоров понял, что погода ломает все его планы. Он никак не рассчитывал, что видимость в восемь часов вечера нежданно-негаданно упадет до двух метров – за сплошной стеной льющейся с неба воды ему не удавалось толком разглядеть двери подъезда Марчука.
Доктор мог спокойно подойти к парадной с другой стороны – и остаться незамеченным. Вот ведь невезуха… Выждать полчасика и пойти позвонить в дверь наугад? А если клистирная трубка задержится на службе? Подождать подольше? А если любовнички уже завалятся в койку и не отопрут? Занимать позицию в подъезде – тоже не выход. Уж кто-нибудь заметит и запомнит…
Наверное, логичнее всего было бы дождаться доктора в его собственной квартире – обездвижив тем или иным способом Таньку. Но Колян не мог мыслить логично. В этом вопросе – не мог. В его мозгу намертво повисла картинка: дверь распахивается, голубки видят его, и сверкающий топорик в его руке, – Танька, побледнев, немо хватает ртом воздух, а Пилюлькин, конечно же, напускает со страху в штаны… Никакого иного развития событий, кроме любовно продуманного, Прохоров представить не мог.
Что характерно, Колян не был ни запойным алкоголиком, ни крепко пьющим, в отличие от большинства соседей-спасовцев. Не брал в рот ни капли уже несколько лет – и сегодняшний его план действий отнюдь не стал результатом белой горячки.
Колян Прохоров не был алкоголиком. Он – в качестве замены – был ревнивцем. Мозгу в общем-то всё равно, каким способом активизируется выработка стимулирующих нейрогормонов, – при помощи алкалоидов или сильных эмоций.
Прохоров был ревнивцем
Супруг же, узнав, что подозрения в конце концов подтвердились (в деревенском мешке шила не утаишь, как ни старайся) – испытал поначалу нечто вроде болезненно-сладострастного удовлетворения… Ревность порой принимает и такие формы. Тоже не всегда смертельно для окружающих – но Колян на своё и их несчастье жил в Спасовке. За два двора от озера-провала.
…Белый «жигуль» скользнул мимо смутным призраком – Колян не сумел разглядеть ни модель, ни, тем более, номер. Однако узрел за задним стеклом розовое
Скорей угадываемый, чем видимый силуэт поплыл к подъезду. Напоминал он огромный гриб – доктор раскрыл над головой большой черный зонт.
Отлично, всё по плану, обрадовался Колян. Как тут же выяснилось – рано обрадовался. Потому что грибообразный силуэт доплыл до дверей – и остановился под козырьком подъезда. Застыл. Прохоров до боли в глазах вглядывался сквозь мутную завесу, порой пронзаемую вспышками молний: стоит, гад! Не открывает, не заходит!
Что бы это значило? Всё же ошибка? Не та машина?
