шприц-тюбика и скомандовал:
– Засучивайте рукава! Иначе работать сегодня не сможете. А дел, как я понимаю, у нас хватает.
Причем мне вкатил аж две инъекции – и вторую отнюдь не в руку. Предлогом послужила производственная травма, полученная мною от «богатыря» земли русской, Брюшной пресс и в самом деле побаливал, но седалище от лечения Скалли пострадало сильнее…
Все доктора садисты. И Бармалей мне чем-то даже симпатичнее, чем его оппонент в белом халате.
Тут я вспомнил, что еще вчера хотел проконсультироваться со Скалли по одному вопросу. И немедленно спросил:
– Не помнишь, в каком году Всемирная организация здравоохранения объявила оспу окончательно побежденной?
Он посмотрел на меня задумчиво – не то действительно вспоминал дату, не то прикидывал, есть ли в его запасах снадобье от умственных расстройств, вызванных переутомлением. Наконец ответил:
– Точно не помню… В середине семидесятых вроде бы – в семьдесят пятом, семьдесят шестом…
– И куда подевали все огромные запасы вакцины? – полюбопытствовал я. – Ведь ежегодно миллионы прививок по всему миру делали.
– Уничтожили, я думаю… Поддерживают небольшой запас живой культуры на всякий случай – а остальное хранить незачем. Ты хочешь сказать…
Взгляд доктора метнулся в сторону трехлитровой банки, где по-прежнему хранилась капсула с мускусом.
– Не хочу. Просто так вспомнилось, без всякой связи с нашим делом, – почти не соврал я.
– Видал вроде бы… – протянул Славка. – На двух джипярах гоняют – только из-под колес успевай шарахаться. И морды шире собачьих будок… Они?
Я кивнул. Характеристику «богатырям» мальчишка дал вполне исчерпывающую.
– Так они что, заодно с теми гадами заречными? – Я вновь кивнул, хотя сам уверенности не испытывал. Но, в конце концов, орлы господина Жеброва и женщина-монумент Варвара Петровна работают в одной конторе…
Но тут и сам Слава подкинул еще одну связующую нить:
– То-то я думал: зачем они на своих бронеходах к школе пару раз приезжали? К завхозихе, значит…
Вполне может быть, что к ней, к Зинаиде Макаровне. Зачем, для каких целей, я понятия не имел. Если наша с Генкой и Скалли гипотеза верна и уральские чудотворцы в самом деле используют некое вещество из организма медведей-морфантов, всё равно остается неясным принципиальный вопрос: имеет ли место добровольное и оплачиваемое донорство? Или можно сыграть на неких противоречиях между нашими противниками?
В любом случае привлекать в качестве союзника двенадцатилетнего мальчишку не стоило – если бы мы ощущали за спиной всю мощь Конторы. Но увы… После утреннего разговора с человеком, представившимся Юзефом, стало окончательно ясно: война у нашей троицы будет партизанская. Причем не как у партизан Великой Отечественной, получавших помощь с Большой земли, – но как у последних самураев, продолжавших тридцать лет драться в филиппинских джунглях после капитуляции Японии…
Сказать, что Юзеф скептически отнесся к моему рассказу о Лесогорске и творящихся в нем событиях, – ничего но сказать.
Вообще никак не отнесся.
Полностью проигнорировал.
Зато до самого выхода спутника из зоны приема выпытывал мельчайшие детали и нюансы, способные помочь в охоте на засевшую в филиале крысу. Одно слово – безпека. Что им до Морфантов…
– Ты знаешь, как умер Вербицкий – учитель литературы из вашей школы? – спросил я у Славы.
Он знал.
– На куски порвали… Их работа?
Ни малейшего страха на его лице не наблюдалось. Лишь ненависть. Я вспомнил, как он ткнул обломком доски в лицо временного, и наконец-таки решился втравить Славу в
– Думаю, их. Четыре дня назад, ночью, в школьном саду погиб еще один человек. Растерзали и насадили голову на штырь.
– Подпалить бы их поселок с четырех концов… И десяток пулеметов с разных сторон, чтобы в лес не сбежали…
По тону чувствовалось: ни малейшей рисовки в словах мальчишки нет. Были бы подходящие силы и средства – так бы и поступил. Совершил бы
– Сегодня собираюсь предпринять кое-что. Наверное, после этого стану ближайшим кандидатом в расчлененные трупы. Но боюсь, что один не справлюсь…
Я сделал провокационную паузу. И тут Слава удивил. Не спросил, как ожидалось: что именно я надумал предпринять против временных? И не может ли он чем-нибудь помочь? Вопрос оказался неожиданным:
– На кого вы работаете? Не на милицию – милиция с ними заодно… Так на кого?
– Я не работаю. Я учусь. На биолога. Но есть вещи, мимо которых нельзя проходить, даже если всем наплевать. Если хочешь уважать себя и дальше, – нельзя.
Не поверил… Криво улыбнулся и не поверил. Впрочем, любая улыбка получится асимметричной, если левая половина лица настолько распухла, – последствии драки с временными пройдут у парня не скоро.
– Что я должен сделать? – деловито спросил Слава. – Вернее, мы – человек десять из наших на что угодно подпишутся, кого временные вконец достали.
М-да… Из мальчишки вполне может вырасти матерый волк вроде покойного Синягина. Для тактических, сиюминутных целей это хорошо, а в перспективе… Страшновато жить рядом с этаким подрастающим поколением.
– Видишь эти руины? – показал я рукой на какой-то недострой, явно заброшенный несколько лет назад, – стены выложенные на высоту человеческого роста, несколько успевших порости мхом бетонных плит, груды битого кирпича…
– Вроде кафешку когда-то начали строить, – пояснил Славка. – Да что-то не сложилось.
– Тогда скликай приятелей, кто согласится. И пусть возьмут какие-нибудь сумки – не полиэтиленовые пакеты, а крепкие, надежные. Можно рюкзаки, небольшие, в глаза не бросающиеся…
Слава слушал внимательно и вопросы задавал исключительно по существу. Приятно работать с человеком, не то что с вечным оппортунистом Мартыновым.
Дела минувших дней – VI
Доктор Бомелей.
Времена пришли такие, что задушевный, для чужих ушей не предназначенный разговор старым приятелям пришлось вести в «пытошной избе», выгнав оттуда хозяина с подручными, – иного подходящего места не нашлось на всём Опричном дворе Господина Великого Новгорода.
Времена…
Семь лет людишки всех званий – от последнего холопа до первейшего думского боярина – дрожали перед всадниками в черных сутанах, возивших у седел метлы и отрубленные собачьи головы. Перед верными государевыми слугами, пусть и худородными, не внесенными в Бархатную книгу, перед опричниками. Никто и думать не мог, что можно искать и находить управу на «кромешников», – это, врагами придуманное, прозвище всадники в черном носили с немалой гордостью.
А ныне…
Ныне всё чаще поговаривают, что решил Иоанн Васильевич вновь объединить земство и опричнину – и готов задобрить родовитых земцев, отдав тем на расправу кое-кого из врагов. И осмелели сынки боярские, по упущению недобитые: донос, навет – и конец еще одному кромешнику. Любое неосторожное слово могло оказаться роковым.
