Он сделал паузу, словно не мог решить: стоит ли озвучивать свои сомнения. Потом все-таки продолжил:
– Тебе не показалось, что корыто взорвалось за мгновение до того, как упали наши снаряды?
– Какая разница? Так или иначе томми сейчас отправятся к Голому Гансу...
Действительно, агония неизвестного корабля не затянулась – несколько минут спустя там, где он только что находился, осталась лишь бурлящая водяная круговерть. В мощный цейссовский бинокль можно было различить лишь вращающиеся в пене останки – кусок стеньги, край оранжевого надувного плота, и что-то, похожее на человеческую голову.
Вахтенный офицер пожал плечами, оторвался от бинокля и нагнулся к переговорной трубе.
– Самый полный вперед! – отдал он команду в машинное отделение.
Шум турбин изменил тональность и стал более басовитым. Длинное стальное тело крейсера вздрогнуло, будто пришпоренный конь, и прибавило скорость. Егеря-десантники, скрючившееся в неудобных позах по кубрикам и коридорам, пошевелились, но не проснулись – лишь крепче сжали в руках автоматы и винтовки. Им оставалось еще несколько часов покоя. Взрезая волны и время от времени вздымая форштевнем огромные фонтаны брызг, «Адмирал Хиппер» мчался сквозь рассветную дымку дальше – к мирно спящему в блаженном неведении Тронхейму.
ЭПИЛОГИ РАЗНЫХ ЛЕТ
Дела минувших дней – X
Красноярск, весна 1908 года
Пулевые отметины на стенах красного кирпича казались совсем свежими – два года назад именно здесь, в железнодорожных мастерских, растянулся на неделю последний акт кровавой трагедии, известной под названием «Красноярская республика». Неделю взбунтовавшиеся рабочие и мятежные солдаты из тылового железнодорожного батальона отбивались с отчаянием загнанных в угол крыс.
Подавляли мятеж вернувшиеся с сопок Манчжурии фронтовики из Красноярского и Омского полков – и не церемонились с изменниками, вздумавшими бунтовать, пока другие проливали кровь за Отечество... Об этом говорили офицеры – ярко, прочувствованно. На их речи солдаты в большинстве своем отвечали гробовым молчанием, но приказы выполняли исправно. Резня шла не на жизнь, а на смерть.
И всю эту неделю, пока длилась осада мастерских, буквально под ногами у мятежников лежал «Кладенец»... Богдан ужасался мысли, что его могли случайно обнаружить, и...
Казалось бы, при такой службе давно уж пора отвыкнуть ужасаться чему-либо, и он отвык, – но встающее перед мысленным взором зрелище гигантской огненной вспышки, стирающей с лица земли Красноярск – ужасало-таки.
Деревянный короб обнажился полностью – громадный, испачканный землей. Рабочие засуетились, подводя ваги. Затем заскрежетали шестернями две громадные лебедки.
Буланский и статский советник Смидович в суете не участвовали, стояли поодаль, курили.
– У вас, Богдан Савельевич, подготовлена ложная информация для прикрытия? – негромко спросил статский советник. – А то ведь поползут слухи, что прятали тут от японского супостата весь золотой запас Империи...
Спросил больше для проформы, знал – на младшего коллегу можно положиться. Если уж поручено надворному советнику Буланскому обеспечить безукоризненное проведение операции – все будет обеспечено в лучшем виде, высокому начальство остается лишь надзор и общее руководство. Недаром делает столь стремительную карьеру. Недаром посвящен в тайну, полностью известную – сейчас, после смерти Тотенберга – лишь четверым людям в России.
– Информация рабочим уже вброшена, – усмехнулся Буланский. – Вчера вечером, в питейном заведении: дескать, везли с Саянских гор монолит из некоего чудо-камня – постамент для памятника покойному государю. Но из-за смуты зарыли в землю до лучших времен. Жандармам я сам сегодня проговорюсь: в ящике скрыта машина для миноносца нового типа, во время войны доставленная во Владивосток прямиком с Путиловского завода, а потом отправленная обратно, подальше от японцев.
Смидович удовлетворенно кивнул.
Три с половиной года назад, рассказывая Старцеву загодя сочиненную легенду о чудотворной иконе- оружии, Богдан Буланский и сам не подозревал, какая именно смертоносная начинка имелась на подводной лодке «Святогор», транспортируемой во Владивосток на плавбазе «Камчатка». Знал лишь, что новое оружие обладает чудовищной разрушительной силой, да еще кодовое название: «Кладенец».
Увы, ни до Сасебо, ни до Владивостока «Камчатка» так и не дошла. Днем 13 мая, буквально за несколько часов до начала подготовленной операции, с «Урала» на «Суворов» продублировали только что принятую радиограмму из Петербурга, содержавшую кодовый сигнал об отмене операции.
Уже через четверть часа Буланский держал радиограмму в руках. Кроме заранее оговоренной кодовой последовательности цифр, никакого шифрованного сообщения в послании не содержалось, – отмена операции никак и ничем не мотивировалась. Буланский даже засомневался – а не является ли сочетание цифр случайностью. Однако адмирал, аудиенции у которого представитель Синода смог добиться лишь через три часа, стоял на своем – приказ о проведении операции отменен, удар по Сасебо не состоится, «Святогор» в трюме «Камчатки» должен отправиться во Владивосток...
Буланский попытался настоять на отправке в Петербург радиограммы с требованием подтвердить шифрованное распоряжение. Но адмирал, до этого момента державший себя с представителем Синода предельно корректно, неожиданно отказал, – резко и грубо. Дальнейшие требования Буланского ни к чему не привели: Рожественский налился гневом, встал из за стола и потребовал от штатского покинуть помещение. Позднее, уже в обдумывая происшедшее в своей каюте, Буланский пришел к выводу, что поданная ему телеграмма была не единственной, принятой «Уралом». Очевидно, Рожественский получил радиотелеграфом из Санкт-Петербурга еще какие-то инструкции. Либо же эти инструкции были даны ему ранее, – а радиограмма, доставленная Буланскому, являлась фальшивкой, изготовленной по приказу адмирала...
Так или иначе, предпринимать что-либо было уже поздно. Эскадра подошла к проливу, так и не осуществив
