– Как ты считаешь, этот случай говорит в пользу спиритизма? Я думаю, да, поскольку душа Леонардо не солга…
– Венедикт вернулся, – внезапно тихим голосом перебила его Валерия.
– Что? Венедикт? Какой… Ах, Венедикт!..
Лицо Иннокентия на мгновенье омрачилось. Он пробарабанил пальцами по столу, что-то обдумывая, потом обратился к камердинеру.
– Николай, будьте добры, у меня в библиотеке над столом, третья полка. Черный кожаный альбом. Принесите, пожалуйста…
Камердинер удалился.
Несколько секунд длилось молчание.
– …Хм… Я не понимаю… Почему ты так взволнована? – наконец начал он. – Дела давно минувших дней, преданья, так сказать…
Вернулся камердинер с толстым кожаным альбомом. Иннокентий положил его себе на колени, отодвинувшись от стола, и раскрыл. В альбоме были акварели, изображавшие человеческие фигурки в саду, берег пруда, качели, особняк…
– Как я писал… – покачивая головой приговаривал Иннокентий, перелистывая альбом. – Боже мой…
На одном из разворотов альбома находился сложенный вчетверо лист бумаги. Иннокентий развернул его и прочел:
– «Мой любезный и единственный друг! С горечью извещаю тебя, что я принял решение покинуть родину…»
Акварель в альбоме, изображавшая зимний лес с тяжелыми синеватыми шапками снега на ветвях елей, ожила и открыла заснеженную аллею, окруженную зимними деревьями, по которой двигался юноша в студенческой шинели и фуражке.
Ветер сметал с веток снег, кружил метелью.
Навстречу издалека приближалась фигура другого юноши, который был в шубе и в меховой шапке. Они встретились на деревянном мостике, перекинутом через замерзшую речку.
Несколько мгновений они смотрели в глаза друг другу, потом обнялись. Что-то было сказано между ними, какие-то короткие слова, но их не слышно было по причине завываний ветра. Потом, резко повернувшись, молодые люди разошлись в разные стороны.
Валерия вошла в особняк, принадлежащий ее матери, – старый деревянный двухэтажный дом на Каменном острове. Ее встретила пожилая служанка, ее бывшая няня. Кланяясь и целуя Валерии руки, няня приговаривала:
– Лерочка, золотце, светик наш ясный… Пошто так редко заходишь?
– Ой, нянюшка, времени все нет.
– Чай по балам…
– Матушка дома?
– Где ж ей быть? Она ныне все больше дома… Кыш! Кыш, вертихвостки! – отогнала она нескольких кошек, сбежавшихся тоже встречать Валерию.
Это был настоящий кошачий приют. Пока Валерия поднималась на второй этаж к матушке, она встретила, наверное, с полдюжины кошек, которые располагались в самых неожиданных местах этого старинного особняка.
Матушка встретила дочь, сидя на софе в окружении кошек, которым она повязывала банты.
Они расцеловались.
– У нас сегодня день рождения Макса, – матушка указала на пушистого белого кота, лежащего на подушке. На коте было что-то вроде орденской ленты.
– Поздравляю… – Валерия рассеянно улыбнулась. – Maman, вы помните Венедикта?
– Венедикта? – матушка вопросительно подняла брови. – Ах, Венедикта! Помню, конечно! Он сватался к тебе, не правда ли? Сколько же времени прошло?
– Пятнадцать лет, – быстро ответила Валерия.
– Господи, как время летит! – вздохнула матушка.
– Maman, мне необходимо письмо…
– Какое же?
– Ну как же! Помните то письмо, в котором Иннокентий и его друг… – она замялась. – Письмо, с которым я пришла к вам. Письмо, которое решило мою судьбу…
– Ты недовольна своей судьбой? – спросила матушка.
– Нет, не о том речь. Я счастлива с Иннокентием… Но я хотела бы взглянуть на то письмо.
– Изволь, – пожала плечами мать.
Она подошла к комоду, отперла один из ящиков ключом, выдвинула его и принялась рыться. Предметы, которые она при этом извлекала и клала на верхнюю крышку комода, были весьма неожиданны, если не сказать больше.
Здесь были золотой портсигар, иконка в окладе, фотографические карточки молодых офицеров, какой- то чулок, который матушка некоторое время с удивлением рассматривала, опознавая, колода карт, засохшая хризантема, записная книжка с золотым тиснением… Последним был извлечен маленький револьвер.
– Подумать только, из этого он застрелился! – вслух удивилась матушка.
– Кто? – спросила Валерия.
– Ты не знаешь.
Наконец она нашла пакет, перевязанный розовой ленточкой. Развязала его и извлекла оттуда конверт.
– Вот это письмо. Как они его вдвоем писали? Непостижимо!
Она передала письмо Валерии. Та достала листок из конверта. Каллиграфический почерк расплывался, открывая картину давних лет, начало этой романтической истории…
А тогда зимой был рождественский бал в Институте благородных девиц в Смольном.
Институтки в масках «домино» танцевали со студентами в гусарских костюмах, тоже в черных полумасках. Это был какой-то медленный танец типа котильона, тягучий, томный, изысканный. Он тянулся долго и наконец закончился. Пары, не покидая центра зала, повернулись в одну сторону и замерли в ожидании.
За танцем наблюдало жюри, состоящее из пожилых дам и господ. Когда музыка смолкла, распорядительница бала поднялась и объявила:
– Дамы и господа! Решением нашей высокой комиссии победительницей в танцклассе объявляется маска «ночь Мадрида».
Маска сделала книксен.
Зрители, среди которых были Иннокентий и Венедикт, бурно зааплодировали.
– Мы попросим госпожу маску раскрыть свое инкогнито! – выкрикнул с места румяный старичок, тоже член жюри.
Победительница сняла маску и все увидели юную институтку Валерию. Шум прошел по залу.
– Валерия! Это Валерия!
– Я так и знал!
– Слава Валерии!
А ее партнер, не снимая своей маски, под звуки музыки обвел свою партнершу по кругу вдоль публики.
Когда Валерия проходила мимо друзей, она кинула на них взгляд. Оба юноши приняли его жадно, взоры их пылали, они тянулись к ней в едином порыве, а когда она прошла, Венедикт первым развернулся и бросился бегом прочь из зала. Иннокентий последовал за ним.
Они выбежали на балкон с балюстрадой; часто дыша, остановились у перил. Облачки пара вылетали изо рта. Внизу были огни города, наверху сияли звезды.
– Какая девушка! Я никого не знаю красивей! – воскликнул Венедикт.
– Ты прав. Я положительно влюбился в нее, – отвечал Иннокентий.
– Нет, это я влюбился! Я! Слышишь? И буду добиваться ее благосклонности.
