местонахождении института, где подвизался Мухтар. Центр оказался на окраине Куня-Ургенча, в густом парке, в котором тихо шелестели водометы и сонно дремали финиковые пальмы — северный вид, выведенный ботаниками к столетию Октября.
Я остановился, любуясь зданием, похожим на дворец какого-нибудь сельджукского султана. У входа на скамье сидела миловидная девушка в белом.
— Где тут Институт реанимации? — спросил я.
— Он перед вами, — удивленно сказала девушка, едва взглянув на приезжего чудака.
— Мне бы Мухтара.
Она широко раскрыла красивые карие глаза.
— Доктора Рахманова?
По интонации, с какой она произнесла это, я понял: Мухтар для нее не просто «доктор Рахманов».
Улыбнувшись мне, она встала:
— Идемте. Он на месте.
Миновав длинный коридор, мы свернули налево, в полукруглый зал. Девушка показала на тисненную золотом табличку «Главный врач» и, еще раз пристально взглянув на меня, ушла.
Я приблизился к двери с табличкой, постучал.
— Войдите, войдите! — отозвался знакомый голос.
Я бесшумно открыл дверь.
Сидя за столом в углу просторной комнаты, Мухтар, не поднимая головы, копался в груде микролент.
— Разрешите?
Тут он вскинул глаза — и взвился над столом. Свалив по пути несколько книг, бросился ко мне.
— Так это ты?! Эх, забери тебя шайтан!.. — Мухтар обнял меня, похлопал по спине.
Пока мы здоровались и расспрашивали друг друга, я незаметно разглядывал друга и был неприятно поражен: раньше его пышущее здоровьем лицо напоминало румяный гранат, а теперь казалось болезненным. Широкий лоб, преждевременные морщины под глазами делали Мухтара похожим на старого ученого. И я припомнил разговоры московских коллег о том, что «Рахманов ведет новую линию в реанимационной биологии и сколотил группу талантливых энтузиастов». Потом я подумал, что много сил отнимает у Мухтара и его вторая страсть — искусствоведение.
Имея в виду мои видеописьма, где я высказывал желание лично ознакомиться с красотами возрожденного Хорезма X–XI веков, Мухтар спросил:
— Прибыл перелистать странички истории, так, что ли?
— Ты угадал, яшули, — усмехнулся я.
— Надолго?
— Месяц-полтора, не больше.
— Жаль, что мало, — вздохнул он. — Будешь жить у меня, друг историк.
— Согласен и благодарю… А как у тебя дела?
— Все о’кэй, — невесело пошутил Мухтар. — Все по-старому.
— Неправда. Ты кое-что скрыл. Например, ты нашел невесту.
— Кто сказал? — Мухтар отвел взгляд.
— Она сама.
— Смотри-ка, да ты прямо сыщик. От тебя ничто не ускользнуло.
Он рассмеялся. На мгновение его выразительные глаза оживились.
Тут без стука вошла Айсенем с кипой микролент в руках.
— Это мой друг, — ласково сказал ей Мухтар. — Но я вижу, вы успели познакомиться. — Лукавый взгляд в мою сторону. — Оказывается, он все выпытал.
Айсенем чуть зарделась от смущения.
— Я ничего не говорила, — возразила она с милой улыбкой.
— Этот человек умеет понимать и несказанное. — Мухтар подмигнул мне.
Айсенем молча прошла к столу и, свалив на него ворох микролент, ушла.
Я горячо пожал Мухтару руку.
— Поздравляю! Очень хорошая девушка.
— Хорошая-то хорошая, да немного ревнивая.
— Как так?! — удивился я.
Мухтар молчал, о чем-то размышляя. Я истолковал это по-своему:
— Значит, ее подозрения обоснованны?
— Да не совсем… — промямлил он.
— Как же тогда понимать тебя?
Мухтар снова промолчал. И я понял: у него есть секрет, который он не хочет открыть.
Вскоре мы пришли к коттеджу Мухтара. Дом стоял на берегу широкой реки — ответвлении Казахской Оби, как назвали географы новый водный поток, повернутый в Закаспий. Вокруг коттеджа был разбит сад. На газонах рдели экзотические цветы.
— А вот там, — и Мухтар показал на уютный домик, ослепительно белый на фоне леса, росшего в излучине реки, — живет Айсенем.
— Выходит, невеста по соседству? — пошутил я.
Мухтар улыбнулся и нажал кнопку на панели входа. Мягко раздвинулись створки, и мы вошли в холл, затем в большую комнату, Из которой еще одна дверь вела, очевидно, в смежную. Я пытался открыть эту дверь, но она не поддалась. Автоматика, что ли, заблокирована?
— А ну открывай, Сезам, — обратился я к Мухтару. Тот выжидательно наблюдал за моими действиями. — Или там у тебя ханская казна?
Мухтар принужденно усмехнулся:
— Пошли-ка лучше на кухню. Вместе плов сварим.
«Все ясно, друг Мухтар, — подумал я. — Ты что-то скрываешь».
Придя в кухню, мы принялись за дело. Я начал чистить овощи, а Мухтар — рубить баранину. Спустя несколько времени я с наигранной обидой сказал:
— Говорят, у настоящих друзей нет секретов друг от друга. А ты что-то скрываешь, верно?
Тоном, каким успокаивают малое дитя, Мухтар ответил:
— Никакой особенной тайны нет. Есть проблема, над которой потею не один год.
— Что за проблема?
— Характер проблемы определят результаты, — уклончиво сказал Мухтар. — Они еще неясны… В общем, за дверью — моя личная лаборатория. Конечно, я оборудовал ее с разрешения ученого совета. Так надо было.
Я был крайне удивлен.
— Ну что ж… Если так, я рад. И все же, надеюсь, ты скажешь мне.
— В любознательности ты перещеголял даже Айсенем, — улыбнулся Мухтар.
— А что… она тоже?
— Надоедала похуже тебя. Я ведь говорил, что она ревнива?… В одну из ночей она пришла ко мне — как раз в момент «экспериментум круцис».[1] Автомат двери, как всегда, был заблокирован мною. Когда я приоткрыл створку — Айсенем едва не прошмыгнула у меня под рукой. Пришлось остановить… Она возмутилась:
— Что там у тебя? Я хочу взглянуть!
— Да ничего интересного.
— Так ли, милый? Тогда, открой.
— Нет, дорогая Айсенем.
— А?!
— Очень прошу, не сердись на меня. Там лишь приборы. И больше ничего.
— Которые нельзя показать любимой девушке? — насмешливо протянула Айсенем, — Ложь!.. — И ее карие глаза засверкали гневом. — Кого ты скрываешь здесь?
