Скоро мы пришли к деревянным воротам с калиткой.
— Может, зайдешь? Хочешь чаю?
— Спасибо. Не хочу… — Я уронил в молодую сурепку рюкзак с утюгами, сделал «под козырек» (хотя козырька не было) и облегченно зашагал обратно. Хотелось оглянуться, но я почему-то стеснялся. Впереди, по бугристому асфальту с проросшими подорожниками, опять шагала моя тень — теперь съеженная, короткая. К подошвам липла тополиная кожура.
Я снова вышел на мост. Подскочил, лег животом на чугунные перила. Внизу, в загустевшей зелени, урчала почти невидимая речка Туренка (или иногда говорили «Тюменка»). Валялся в кустах ржавый кузов какой-то допотопной легковушки. Я вспомнил про «Мазду» (правый руль…), но прогнал боязливость.
За спиной проскакивали машины, в том числе и грузовые. Мост потряхивало. А потом кто-то тряхнул и меня. Толкнул, вернее. Легонько так, вежливо, под локоть.
Я съехал животом с перил, оглянулся.
Рядом стояли двое пацанят. Вернее, мальчик и девочка. Лет семи-восьми. Довольно потрепанного вида. Ну, девочка еще туда-сюда, хотя бы умытая. В клетчатом платьице, в простеньких колготках с дыркой на колене, с коротенькими, но толстыми косами, поверх которых курчавились завитки бронзового цвета. Круглолицая, светлоглазая… А мальчишка был в полинялом трикотажном костюме с пузырями на коленях и с перемазанными щеками. Глаза — густо-коричневые, с тенью от висков до переносицы. И… требовательные такие глаза.
Мальчишка сказал тихо и сипло:
— Послушай… ты можешь сделать доброе дело?
Вот вопросик!
— Ну… вообще-то могу, наверно. Смотря какое. Автомобиль подарить не могу…
— Не надо… — по-прежнему сипло отозвался мальчик. Он глядел на свои расхлябанные босоножки (из них торчали голые пальцы, и мальчик шевелил ими). Уши у него были большие и остроугольные, как у эльфов из мультиков. — Можешь дать пять рублей?
Подумаешь, «доброе дело»! Сейчас даже нищим подают десятку! А билет в автобусе стоит двенадцать рублей и обещают добавить еще! У меня же — вчерашняя добыча, двести пятьдесят!
Я достал блестящую монетку.
— На…
Он взял немытыми пальцами и тут же отдал девочке. А та вдруг заулыбалась, хорошо так.
— Спасибо… — («Спа-асибо», — получилось у нее протяжно и мягко.)
— На здоровье… — хмыкнул я. Но сразу уйти было неловко, они смотрели, будто собирались еще что-то сказать. И я спросил:
— А вам они зачем, эти деньги? Даже на жвачку не хватит… — (Хотя какое мое дело?)
Они заговорили разом (голос мальчишки сделался чище):
— Это не на жвачку, это собаке…
— Он маленькая еще, почти щенок…
— Мы ее подобрали…
— А щенкам ведь надо теплую пищу, хоть раз в сутки… У нас было всего два рубля, а надо семь…
— Мы покупаем вермишель…
— Которая для быстрой варки…
— А! — догадался я. — «Вермишель быстрого реагирования»!
Они одинаково заморгали. Непонимающе. Я хмыкнул и подробно объяснил:
— У меня есть сестра. Такая вот, вроде вас. Однажды заварила себе эту вермишель, решила стать самостоятельной. Ну, и почти сразу у нее скрутило живот. Целый час не слезала с горшка… Хотя виновата была не вермишель, а то, что сестрица перед этим стрескала четыре соленых огурца и запила пол-литрой молока. Но она все равно выла до вечера: «Это из-за нее…» Вот отец и сказал: «Написано — вермишель быстрого приготовления. А на самом деле — вермишель быстрого реагирования»…
— Ага, есть такие военные части, — серьезно уточнил мальчик. А девочка добавила:
— Наш Бумсель так не реагирует. Лопает и миску вылизывает до полной медицинской чистоты…
— Я тоже, — признался я (ребятишки мне нравились). — Если дома нет готовой еды, завариваю и лопаю сразу две порции. И вылизываю…
— И мы… — сказал мальчик опять сипловато. — Если едим вместе с Бумселем. Когда ее много. Она нам нравится…
— Потому что называется так же, как мы…
— Это как? — не понял я. — Вы кто? Десантный спецбатальон?
— Да не-е… — стеснительно сказал мальчишка и пошевелил пальцами в сандалиях. — Там на пакете имена написаны…
Девочка объяснила понятнее:
— На упаковке два поваренка и подпись: «Александра и Софья». Как мы. Я — Софья, а он… ну, конечно,
