ясно?
Глава 7
«День, ночь – сутки прочь», – говорят в Табале.
Впервые за истекшие десять дней Антоло чувствовал себя сытым. Какое же это блаженство! Хотя отряд наемников не баловал гостей разносолами, даже самая обычная пшенная каша, заправленная салом, луком, еще какой-то душистой травкой, которую сыпанул в котел высокий костлявый воин с ежиком волос на бугристом черепе, показалась пищей, достойной небожителей. Кентавра тоже накормили. Не от пуза, но вполне сносно. Оставалось только удивляться, с какой скоростью его крепкие зубы перемалывали полоски сушеного мяса, старательно подсовываемые карликом дроу.
Правда, еды следовало дождаться.
Предводитель отряда, седобородый наемник по кличке Кулак, приказал уезжать из негостеприимной деревни. Из-за прикрытых ставней за кавалькадой следили настороженные и попросту испуганные глаза, глухо рычали из будок коты – лишь один бросился в атаку, натягивая цепь. Мычала по хлевам скотина. Антоло ждал, что всадники не погнушаются ограбить селян, но просчитался. Или оставлять за спиной озлобленное население, когда и так армию завоевателей не слишком-то любят, не входило в планы Кулака, или он был выше мелочного мародерства.
Бывшему студенту-астрологу, бывшему копейщику победоносной армии Сасандры выделили спокойного конька – серого в яблоках, гривастого и толстоногого – из числа запасных, или, как принято говорить у военных, заводных, коней. Седла не нашлось, поэтому пришлось усесться на сложенную вчетверо тряпку, которая скользила по шерсти, понуждая парня то и дело падать на конскую шею, судорожно вцепляясь в гриву. Стараясь не опозориться, свалившись под копыта, он изо всех сил сжимал ногами круглые лошадиные бока, от чего серый рвался вперед, и тогда Антоло натягивал повод, едва не раздирая коню рот. Закончилась их борьба тем, что ехавшая рядом коротко стриженная воительница, вооруженная мечом и арбалетом, как следует отругала молодого человека. Но после сменила гнев на милость и пообещала, хитро подмигнув, дать ему два-три урока.
Зато на привале, глотая обжигающую рот кашу, он понял, что так до сих пор и не знал, что такое настоящее счастье…
Но потом подошел старший отряда. Антоло уже запомнил, что его зовут Кулак. Вообще, все эти люди обращались друг к другу исключительно по кличкам. Словно разбойники. Хотя, посидев в аскамалианской тюрьме, таким вещам перестаешь придавать излишнее значение.
Вместе с Кулаком пришли прячущий глаза Кирсьен, высоченный воин с двуручником, коротышка с протазаном, Желтый Гром, не отходящий от него ни на шаг дроу, плешивый старик с клочковатой бородой и бегающими глазами – Почечуй – и все та же Пустельга. Похоже, она решила опекать табальца.
– Что ж, парни, рассказывайте, – расправив бороду, проговорил командир.
Антоло поглядел по сторонам. Очень уж не хотелось выворачивать наизнанку душу перед совершенно незнакомыми людьми.
– Если хочешь, о том как мы сбежали из армии, могу рассказать я, – видя его нерешительность, степенно предложил кентавр.
– Это потом, – остановил его кондотьер. – Сейчас я хочу знать, почему вы так и норовите вцепиться друг другу в глотку, словно натасканные на драку коты. Кто из вас начнет первым, мне все равно. – Он строго посмотрел на Кира. – Но рассказывать придется, клянусь Снежным Червем!
Молодые люди обменялись тяжелыми взглядами. Странно, но в глазах бывшего гвардейца студент уловил нечто, напоминающее сочувствие.
– Это случилось в день тезоименитства матушки государя императора, да живет он вечно, – медленно вымолвил Антоло, чувствуя, как с каждым словом говорить становится легче и легче. – В тот день мы с товарищами выдержали выпускное испытание по астрологии, а значит, закончили подготовительный факультет Императорского аксамалианского университета тонких наук…
– Я в тот же день, – несмело вмешался Кирсьен, – получил серебряный бант и звание лейтенанта Аксамалианской гвардии…
Так они и говорили, дополняя речи друг друга, под внимательным взглядом наемников стараясь не слишком приукрашивать рассказ, излагая все, как было, – не обеляя себя и не очерняя соперника. Пускай купчики перед судом магистрата стараются выиграть тяжбу, прибегая к недостойным приемам. Здесь же – суд чести и вести себя надо соответственно.
Окунаясь в события трехмесячной давности, Кир ощутил вдруг жгучий стыд. Глупость! Мальчишество! Как можно было до такого опуститься? И дело даже не в драке в день тезоименитства… Нет. Дело в неумеренной спеси, толкающей людей на дурацкие поступки. Дело в упрямстве… Как в басне о двух молодых барашках, бодавшихся на мосту. Бодались, бодались да в воду свалились. Не выплыл ни один. Так же и они. Сумеют ли теперь забияки вынырнуть из омута северной Тельбии, а выплыв, вернуться к прежней жизни? Останутся ли теми, кем были до войны? Ответ очевидный – нет. И не нужно быть великим мудрецом, как тот мэтр Дольбрайн из аксамалманской тюрьмы, о котором упомянул студент, чтобы понять это.
Из-за пустого спора империя потеряла молодого подающего надежды гвардейского офицера и талантливого, напористого ученого. А что приобрела взамен? Наемника, притворяющегося каматийцем, и насильно отправленного в армию солдата, точнее, теперь уже дезертира?
Антоло тоже внимательно слушал рассказ тьяльца. Покачал головой, когда тот упомянул мэтра Носельма, профессора астрологии. Мол, это же надо – в колдуны подался! Почесал затылок, слушая о Мастере, лучшем сыщике-контрразведчике, и шпионском заговоре.
Бывший студент сидел красный, распаренный, как вареный рак. То-то же… Совесть – самый страшный зверь, у кого она есть, конечно. Выгрызет все потроха изнутри…
Когда они закончили рассказывать, наемники какое-то время молчали.
Затем Почечуй, похоже, выразил общее мнение:
– Тудыть же ж вас в душу… энтого… сопляки! Чего же вам дома… энтого… не сиделось?
Кир виновато пожал плечами, а Антоло отвернулся, пряча глаза.
Пустельга запрокинула голову и хрипловато расхохоталась. Очевидно, вспомнила что-то из своей жизни.
Кондотьер откашлялся. Потер левой рукой затянутую в кожаную перчатку правую.
– Я не Триединый и не жрец его, – сказал он медленно, с расстановкой, поглядывая то на одного «подсудимого», то на другого. – Мне не дано видеть все пути людские, находить оправдание или осуждать поступки… Я могу сказать одно – ну и дураки же вы, парни! Это же надо так просрать все, что имелось в жизни!
– А они уже это поняли, – тяжело роняя слова, проговорил Мудрец. – Ишь как зарделись! Будто голышом на улицу выскочили.
«А душу наизнанку вывернуть перед всеми – это легче, чем голым на людях показаться? – подумал Кир. – Что-то мне подсказывает – нет…»
– Если мне будет позволено говорить на этом совете… – негромко произнес кентавр.
– Говори, Желтый Гром, – разрешил кондотьер. – В моей банде воин Степи – равный среди равных.
– У нас в Степи Говорят: не нужно слишком часто возвращаться на старую тропу. Чересчур осторожный воин всю жизнь ходит по кругу. Я плохо умею управляться со словами. Все-таки я воин, а не шаман. Но я попробую… Сейчас Кирсьен из Тьялы и Антоло из Табалы пересекли свой след и посмотрели – кто охотится за ними? Я вижу, что они поняли: довольно оглядываться, нужно смотреть вперед. Духи ведут нас по жизни, и все, что происходит с нами, происходит по их воле. Могу сказать одно: я не жалею, что Антоло из Табалы встретился на моем пути. Это честь – иметь такого друга…
– Гм… – встрял Мудрец. – Хочу добавить, что это малыш Кир завалил колдуна Джиль-Карра из банды Черепа. Мой меч только довершил начатое. И клянусь честной сталью, именно Малыш спас тогда мою задницу. Да и все ваши тоже.
Кондотьер кивнул.
Мелкий стукнул кулаком по колену:
– Да кто же спорит? Он мне сразу понравился! Зря я ему, что ли, проверку устроил?
– Молчал бы! – Пустельга швырнула в него камушком. – Проверку! Накостылял он тебе! Так и признайся!
