– Я вот что скажу, – продолжал седобородый. – Молодость часто склонна совершать необдуманные поступки. Кто из нас не мечтал в юности о лучшей доле, чем служба за деньги? Кто из нас вел жизнь скромную и благочестивую, словно жрец? – Он еще раз внимательно оглядел всех собравшихся в кружок людей и нелюдей. – Я не могу осуждать их. Я не хочу учить жизни и говорить: вот я бы на вашем месте!.. Я не был на вашем месте. И вряд ли оказался бы. Не потому, что такой хороший и ни разу не затевал драк. Я – крестьянский сын, и я не могу представить, что значит лишиться дворянства или вылететь из университета. Но, судя по вашему рассказу, хорошего в этом мало. А значит, парни, вы себя уже наказали.
– Еще как… энтого… – влез Почечуй. – Я… энтого… не могу представить, как меня… энтого… с унире… увине… короче, с учебы выгоняют. Но ежели бы кто из моих отродьев такое учудил…
– Ты, старый, никак, своих ублюдков в университет пристроить решил? – подмигнула Пустельга.
– Цыц! Молодая еще меня… энтого… подначивать! Не решил! Откель у меня столько золота? А представить… энтого… могу.
– Устроить им испытание в Круге! – чудовищно коверкая слова человеческой речи, проскрипел Белый.
– Зачем? – Брови Мудреца поползли вверх.
– А чтоб знали! Зеленую поросль подрезать надо. – Дроу воинственно расправил плечи. Это выглядело бы смешно, если бы не вошедшая в легенды кровожадность остроухих.
– Никаких испытаний! – сказал, как отрезал, Кулак. – Мне наплевать на их дружбу или вражду. Я думаю, у каждого из них хватит ума не сцепиться, как голодные коты из-за кости. А жизнь рассудит…
– Верно, – кивнул Мудрец. – Жизнь и не такие узлы развязывала.
– Я предлагаю тебе, Антоло, – продолжал кондотьер, – и тебе, Желтый Гром, службу империи в составе моего отряда. Таким образом, – неожиданно он хитро подмигнул, – ваш уход из своих частей может расцениваться как переход на другую службу, а не как дезертирство.
– Вообще-то я не хочу воевать… – замотал головой Антоло.
– Тогда можешь вернуться в ту деревню, – подмигнул Мелкий. – Тебя там заждались!
Пустельга стрельнула в него глазами, словно орион метнула.
– Восемь из десяти людей, затянутых в эту войну, воевать не хотят, – сказал Кулак. – Просто иногда не остается другого выхода.
– Эй, погодите! – воскликнул Кир. – А мое мнение что, никого уже…
– Никого, Малыш. Запомни: кондотьер – я. Я набираю отряд. Мудрец, Пустельга и Мелкий – мои лейтенанты. Почечуй – коморник. Они имеют право голоса. Ты – не имеешь.
– Ах, так?! – Тьялец вскочил на ноги.
– Сиди. – Мудрец дернул его за полу куртки.
– По «Уложению Альберигго», – заметил Почечуй, – тебя… энтого… и выпороть можно. За неповиновение командиру. А уж потом… энтого… выгнать.
Кирсьен хотел закричать, затопать ногами, выхватить меч… Но вдруг подумал, что будет выглядеть как мальчишка. Даже еще дурашливее, чем тогда, когда затевал потасовку в «Розе Аксамалы». И что он этим докажет? Что неспособен учиться ни на своих ошибках, ни на чужих? Он махнул рукой и сел.
Воцарилось молчание. Немного в стороне сдержанно переговаривались остальные наемники. Наверное, чувствовали важность мгновения. На краю поляны фыркали лошади. Где-то в чаще горохом рассыпалась частая дробь дятла.
Антоло смотрел на искаженное обидой лицо Кира. «Ишь ты! Он и здесь вздумал себя вперед выпячивать. Его мнение… Нужно твое мнение кому-то, маменькин сынок, дворянчик сопливый! Я еще в „Розе Аксамалы“ заметил, что ты из себя представляешь. Мечом махать – это пожалуйста. А вот когда жареным запахло, удрал. Как последний трус. И своих бросил – ладно, мы ему нужны, как телеге пятое колесо. Да хотя бы ради того, чтоб тебе насолить…»
– Я согласен, – решительно сказал табалец, с удовольствием наблюдая, как дернулась щека бывшего гвардейца.
Почечуй крякнул. Мудрец кивнул одобрительно. Пустельга усмехнулась и толкнула парня локтем:
– Завтра же начну учить верхом ездить!
– Я тоже вступаю к тебе в отряд, – прогудел кентавр.
Кулак поднялся, смахнул травинки со штанов.
– Что ж, значит, все утряслось, – сказал он, потягиваясь. – Можно и отдохнуть.
Антоло встал и поймал на себе заинтересованный взгляд девчонки. Той самой, что кормила их лягушками на берегу старицы. Надо будет не забыть поблагодарить ее. Все-таки привела подмогу.
Командир гвардии, генерал армии, двукратный кавалер Золотого Трилистника, почетный гражданин Аксамалы, пожизненный герцог[25] и прочая, прочая, прочая, его светлость Бригельм дель Погго по прозвищу Мясник тяжело поднимался по ступеням. Если в юности и зрелости высокий рост и богатырское телосложение служили на пользу уверенно шагающему по служебной лестницы офицеру, то к старости он начал тяготиться ими. Некогда мускулистое тело обросло жирком, прибавив в весе едва ли не полкантара.[26] Не так отвратительно, конечно, как у прочих генералов, ровесников, крепко-накрепко засевших в совете верховного главнокомандующего. Те уже давно отрастили такие утробы, что в ночную вазу могли попадать лишь при помощи зеркала. Нет, Бригельм не опустился до подобного безобразия. И все же колени с трудом выдерживали отяжелевшее тело. К вечеру суставы отдавали такой болью, что хотелось карабкаться на стену прямо по лепному барельефу, изображающему морскую баталию – галеасы[27] адмирала Джотто ди Вьенцо догоняют и топят пиратские фелуки.[28]
Какая идиотская традиция разместила кабинет командира гвардии на четвертом этаже башни? А каждый день нужно подняться, опуститься, да еще и не один раз. Нужно либо переносить кабинет пониже – например, как на вилле Бригельма, выстроенной в один этаж, – либо уходить, передав дела более молодому генералу или полковнику. Стоит только свистнуть и преемников набежит столько, что хоть разгоняй. Как котов нерезаных…
Да, на покой очень хочется. С утра до вечера заниматься блаженным ничегонеделаньем. Учить старших внуков скакать верхом, стрелять из арбалета, фехтовать кавалерийским мечом, коротким пехотным мечом, двумя кинжалами на манер каматийцев. Играть с младшими в оловянных солдатиков – у него в доме их накопилось несколько тысяч. Не внуков, а солдатиков, само собой. А вечером укутать больные колени шкурой северной лисицы и покуривать трубочку, глядя на закат над Великим озером.
Мечты, мечты… Как жаль, что им не суждено сбыться. Служаки, подобные ему, умирают на службе, хотя всегда имеют путь к отступлению.
Нет, Бригельм дель Погго не будет торопиться. Кто-то же должен спасти Сасандру, если на нее обрушится беда? Разве можно доверить родину самодовольным, напыщенным соплякам, пятидесятилетним мальчишкам? Толстопузым чиновникам от армии и флота? Брезгливым дворянчикам, никогда не нюхавшим крови, не глотавшим пыли пехотных колонн и слез, когда закрываешь глаза убитому товарищу?
Кто из них может в трудный час для страны взять на себя ответственность? Взять грех на душу, в конце концов? Ликвидация бунта в припортовой части города, когда тысячи озлобленных жизнью нищебродов пошли громить винные погреба и склады, принесла ему кличку Мясник. Да, тогдашний дивизионный генерал, уже командующий гвардией, но еще не получивший второй Трилистник, окружил двумя полками взбунтовавшиеся кварталы и сбросил в озеро всех, кто не падал лицом в грязь, умоляя о пощаде. Тех, кто падал, попросту прикалывали мечами на месте. Умники жрецы после подсчитали – свыше трех тысяч убитых. Кроме взрослых и полных сил мужчин (отчего же они тогда не работали? Этот вопрос никому из жрецов в голову не пришел), погибли старики, женщины и дети. Это так. Бригельм и не спорил никогда. Но сколько людей нашли бы кончину, вырвись разъяренная, упившаяся кровью и вином толпа на улицы Нижнего или, не приведи Триединый, Верхнего города? Причем если в первом случае умирали совершенно бесполезные люди, которых и людьми называть-то неловко – отребье, шлак, отбитый от крицы молотом кузнеца, мякина, отвеянная хлеборобом, – то во втором были бы вырезаны купцы и ремесленники, жрецы и чиновники, дворянство, наконец. То есть те люди, на труде или службе которых держится могущество Сасандры, те, кто крепит в веках славу Аксамалы, богатейшего и величайшего города мира.
Нет. Генерал Бригельм дель Погго еще пригодится империи.
