бы…
Громко откашлявшись – все-таки хозяина следует предупреждать, даже когда врываешься без приглашения, – в зал вошел Джакомо Череп:
– Господин граф!
Вильяф раздраженно повернулся к нему, бросил, недовольно поджимая губы:
– Что еще?
– Дым в лесу.
– Ну и что? – Ландграф приподнял бровь.
– Подозрительно. Дым прямо на замок несет.
– И что тут подозрительного? – вмешался барон Фальм.
– Боюсь, что эти, – Череп ткнул пальцем под ноги, – не одни были…
– И теперь их дружки нас выкурить вздумали? Как камышового кота из логова? – улыбнулся Медренский.
– Ну… – развел руками наемник. – Что-то вроде того.
Его светлость принюхался:
– Что-то я запаха дыма не слышу…
– Его понизу несет.
Ландграф налил себе еще вина. Взглядом предложил гостю, не обращая внимания на Джакомо. Барон покачал головой.
– Это торфяники горят, – пригубив мьельское, пояснил его светлость. – Ты новичок в наших краях, Джакомо. Дождей давно не было… В засушливую погоду они часто горят. Иди.
Череп помедлил. После развернулся, сказав напоследок:
– Я усилю наблюдение.
И вышел прочь.
Медренский отпил из кубка.
– Молодец. Хорошо службу несет, – словно оправдываясь, проговорил он. – Правда, излишне подозрителен.
– И ненавидит кондотьера Кулака, не так ли? – прищурился Фальм.
– Пожалуй, да.
– Так, может, следует вознаградить преданного слугу? Пусть лично отрубит головы пленным. А потом на колья.
– Дались вам, господин барон, эти колья! – усмехнулся Медренский. – Но все-таки желание гостя свято в Тельбии. На кол так на кол… Только вот что!
– Слушаю вас?
– Головы рубить мы не будем.
– Да? – Губы барона чуть дрогнули. – А что же вы желаете с ними проделать, любопытно знать?
Ландграф испытующе посмотрел на гостя. Вздохнул:
– Пожалуй… Пожалуй, мы их целиком на кол посадим. Как вам такая идея?
Фальм запрокинул голову и расхохотался, обнажая белые, словно у ребенка, зубы.
– И сделаем мы это прямо сейчас! – продолжал Вильяф. – Как раз к обеду успеем.
Барон внезапно смолк. На лице ни тени веселья. Напротив, озабоченность и тревога.
– А вам не кажется, любезный господин граф, что запах дыма усиливается?
– Не переживайте. Такое бывает в моих землях. Ветер сменится, станет легче. А лучше бы дождь пошел. Заказать молебен, что ли?
И тут снаружи донесся протяжный крик. Не боли, не страха, а, скорее, удивления.
Фальм встрепенулся и навострил уши, словно сторожевой кот:
– Господин граф, а это что?
– Что, что… – проворчал Медренский, с сожалением заглядывая в кувшин с вином. – Увидели что- то.
– И вам совершенно не интересно, что именно?
– Почему же? – Ландграф пожал плечами. – Впрочем, если вам хочется, пойдемте посмотрим. Желание гостя – закон в моем замке.
Трельм по кличке Зубан стоял, облокотившись о верхушку частокола, и грыз сосновую щепку. Впереди на два полета стрелы раскидывалась ровная, как ладонь, местность. Так, кое-где чертополох тянет вверх колючие толстые стебли, кое-где лопухи, начинающие желтеть и скукоживаться, раскинулись неровными «коржами».
Густой, белый дым полз от опушки с другой стороны холма, на котором стоял замок. Вообще-то, Джакомо приказал, чтобы Трельм наблюдал именно за тем участком, северо-западным и северным, но Зубан, как только командир ушел, быстро переложил заботу на плечи стражника из местных.
Не хватало! Он сюда не дым глотать нанимался. За такие испытания нужно доплачивать столько, сколько прижимистый ландграф никогда доплачивать не станет. Ну и пусть. Как говорится: если они думают, что платят мне, то я буду думать, что честно служу. А в дурацкое «Уложение о кондотьерах Альберигго» давно пора вносить существенные правки. Всякие там разделы о беззаветной преданности, верности… Никто не расплачется, если их выкинут. Или давно устаревшее понятие, возводимое некоторыми в ранг основного закона для наемников: «Одна война – один хозяин». Ерунда! Кто больше платит, тот и хозяин. Должно быть только так. Сасандрийские генералы все прижимистее и прижимистее. Требуют неизвестно чего – чудес героизма, выносливости на марше, как у кентавров…
Кстати…
Трельм моргнул, протер глаза. Потряс головой и снова протер глаза.
Нет, дым тут ни при чем. И пива с утра он выпил не больше одной кружки.
Так что же это? Призрак или живое существо?
От опушки неспешной рысью, красуясь, будто генерал на параде, шел кентавр. Буланый. Масть, если задуматься, довольно распространенная среди воинов Великой Степи. Но до нее от Тельбии тысяча миль, если не больше! Откуда? Что он задумал?
А кентавр приближался. Топорщилась черная грива, раздувались широкие ноздри, втягивая пронизанный гарью воздух. В каждой руке степняк держал по короткому – древко в три локтя – копью, а на спине его сидел… Сидел дроу, которого Зубан сперва и не заметил за широкими плечами человеческой части туловища четвероногого воина.
– Видал? – толкнул наемника локтем торчащий здесь же на помосте, проложенном вдоль частокола, стрелок из графского войска.
– Да уж… – неопределенно протянул Трельм и посоветовал: – Ты арбалет-то заряди про всяк случай.
Насколько Зубан знал, кентавры не позволяют никому ездить на них верхом. Для степняков это страшное оскорбление, позор, который можно смыть только кровью обидчика. Так в людских тюрьмах некоторых заключенных насильно понуждают к мужеложеству. «Опускают», если пользоваться языком уголовников. Вот и кентавр, подставивший спину седоку, для своих соплеменников становится «опущенным». Нередко их изгоняли из клана, а то и убивали свои же. А этот что творит? Усадил на хребет мерзкого остроухого карлика и красуется перед воротами…
Только когда степняк приблизился к барбакану и остановился у нижних ворот, Трельм понял, что отвратная рожа дроу ему знакома. Точнее, не рожа (остроухие для уважающего себя человека все на одно лицо), а гребень белых волос, торчащих над головой жесткой щеткой.
Белый! Один из дружков Кулака, томящегося в подземелье замка.
От волнения у наемника перехватило дыхание, он схватил за рукав стрелка и, тыча пальцем в незваных гостей, попытался скомандовать: «Стреляй!»
Тельбиец непонимающе крутил головой:
– Подавился, что ль? Похлопать?
«По лбу себя похлопай, баран тупорылый!» – хотел сказать Зубан, наблюдая, как дроу легко соскакивает со спины степного воина, упирается покрепче уродливыми широкими ступнями… В руках остроухого откуда ни возьмись появился лук, длинный, больше четырех локтей. Трельм, осознав опасность положения, рванул
