рассуждать, а защищать замок. – Широким жестом он пригласил Медренского к выходу.
Ландграф кивнул, выхватил из рук оруженосца топор и скорым шагом вышел за порог. Парень со щитом едва поспевал за ним.
Фальм неторопливо двинулся следом, засунув большие пальцы за пояс.
Когда большая часть повстанцев Черного Шипа достигли подножья холма, нарочно оставленное подкрепление принялось бить по замку из охотничьих луков. Из дыма особо точно не прицелишься, но это не так уж важно. Главную задачу стрелки выполнили. Стражники Медренского спрятались и лишь изредка осмеливались появляться над частоколом. И тогда в ход пошли притащенные крестьянами лестницы. Не меньше десятка осаждающих полезли одновременно на скальное обнажение. Одному не повезло сразу – сорвался и, упав, крепко приложился головой. Зато остальные упрямо карабкались, цепляясь не только за перекладины лестниц, но и за трещины и неровности известняка. Словно муравьи, обнаружившие в доступном месте горшок с медом. И жизнь не дорога, лишь бы добраться до вожделенной цели.
Джакомо Череп (стрела с широким наконечником лишь скользнула по его бритому темени, оставив глубокую кровоточащую царапину), кряхтя от напряжения, перевалил через ограду бревно в кантар весом. Одна из лестниц с громким хрустом переломилась. Верхний селянин полетел вниз, увлекая за собой троих соратников.
– Сражайтесь, трусы! – выкрикнул Джакомо, размахивая шестопером над головами стражников. – Ну же! Бейтесь!
Сразу несколько селян приметили его и стали прицеливаться, но командира дружины стрелы, казалось, огибали. Ободренные его примером, слуги Медренского начали подниматься. Ответили повстанцам несколькими выстрелами из арбалетов.
Те гибли, но продолжали лезть вперед с неотвратимостью наводнения.
Вот уже первый достиг основания частокола. Привалился, тяжело дыша, спиной к бревнам, не глядя, взмахнул косой над головой. Лезвие гладко срезало кисть стражника, неловко тыкавшего гизармой.
Рядом с ним, хрипя и ругаясь в кудлатую бороду, выпрямился второй селянин. Он даже не пытался пустить в ход вилы, черенок которых сжимал насмерть, как утопающий соломину. Просто стоял и дышал. За его опорок схватился третий, забрался, обдирая в кровь пальцы. Ему подали лестницу, которую мужик зацепил за рукоять насмерть вколоченного в бревно топора.
Один из защитников замка, изловчившись, сумел воткнуть острие гизармы бородатому селянину за ключицу. Второй всадил болт в живот тому, кто принял лестницу. Но на место упавших со скалы повстанцев карабкались новые. Лучники усилили обстрел.
Сталь звенела. Тетива щелкала по нарукавникам.
Орали сражающиеся.
Раненые стонали или хрипели, корчась от боли.
Ландграф выбежал из бергфрида в тот миг, когда пятерка Мелкого, перевалив через ограду, спрыгнула во двор. Тедальо взмахнул мечом, отправив к Триединому прицелившегося в него стрелка. Карасик приземлился неловко и теперь катался по земле, уворачиваясь от стражника, решившего во что бы то ни стало достать его алебардой. Тычок пришел на помощь товарищу, ударив вскользь древка. Лишившийся пальцев стражник верещал, как влекомый на убой поросенок.
– Засов! – выкрикнул Мелкий, обмениваясь ударами сразу с тремя латниками Медренского, охранявшими ландграфа. Протазан в его руках мелькал, сливаясь в колесо, мерцающее отблесками стали.
– Ага! – Тедальо бросился к воротам.
Латник замахнулся, чтобы ударить его в спину, но Карасик, подкатившись тельбийцу под ноги, опрокинул его на землю. Навалился сверху, сунул корд в щель между нагрудником и оплечьем. На спину аруниту навалился Плешак, вовремя спустившийся с надвратной башни. Лысого наемника ударил мечом Лошка, усатый вельзиец, вступивший в банду Кулака этим летом.
Тедальо хрипел, подперев засов плечом. Силы каматийцу было не занимать, а вот рост подкачал – даже поднявшись на цыпочки он никак не мог вытолкнуть тяжелый брус из плена ржавых скоб. На помощь ему пришел Тычок.
– Пошла, родимая! – бесшабашно заорал арунит. И захлебнулся кровью. Тяжелая стрела с ярко-желтым оперением пробила ему горло. Последним усилием он успел вытолкнуть засов и упал, замарав алым светлые остроносые сапоги Тедальо.
Позади Медренского, не спешившего пока ввязываться в бой, выстроились в ряд четыре дроу. Уродливо-широкие ступни упирались в плотную землю. Длинные луки выбрасывали стрелу за стрелой.
Тычку, прежде чем он упал, достались еще три. Карасик выл и скреб пальцами землю. Лошке, вогнавшему меч по самую рукоять в спину Плешака, стрела вонзилась в щеку, раскрошила зубы и вырвала язык.
– Твою кошкину мать! – рыкнул Мелкий, прыгая вперед.
Он умудрился сделать невозможное. О людях, сумевших отбить клинком стрелу дроу, слагаются легенды. Их подвиги обрастают небылицами и красочными подробностями. Коротышка отразил две. Еще одну, немыслимо изогнувшись, пустил вскользь, «чирком» по ребрам. А сам дотянулся до ближайшего остроухого и с размаху опустил мечевидное лезвие протазана ему на голову. Череп уродца карлика треснул, как лесной орех.
Длинным выпадом лейтенант Кулака достал второго дроу. Щелкнула разрезанная тетива, загудел, выгибаясь в обратную сторону, мощный лук. Остроухий отпрянул, хватаясь за тесак.
– Вот вам! – яростно выкрикнул Мелкий и вдруг увидел, что дворянин с бородкой клинышком, которого он и в расчет-то не брал – тоже мне боец! – стремительным движением поравнялся с ним. Между пальцами его торчал граненый клинок корда. Словно коготь кота-убийцы.
Выпад!
Наемник попытался закрыться древком протазана, но понял, что не успевает. Не успевает, несмотря на годами оттачиваемое мастерство. Корд вошел ему чуть выше лобка, прошил кишки и сломался, столкнувшись с позвонком.
Мелкий упал на колени, выронив оружие из пальцев, ставших вдруг непослушными. Для него осталась только боль, терзающая низ живота. А схватка? Схватка отдалилась сразу на несколько миль. Он попытался зажать рану, но истоптанная каблуками, заляпанная кровью земля придвинулась и ударила по лицу.
Барон Фальм отпрыгнул в сторону, с сожалением разглядывая испорченный корд. Его усы кровожадно шевелились, верхняя губа приподнялась, обнажив острые клыки.
Все это Тедальо успел заметить прежде, чем одна стрела ударила его в плечо, а вторая в бедро, пригвоздив к створке ворот, как шкурку, приготовленную для выделки. И все же каматиец почувствовал, что ворота открываются. Это значит, что их жертва принесена не зря…
Глава 16
Кондотьер сопел в темноте, словно растревоженный барсук. Мерил шагами подземелье. Взрыкивал, как разъяренный кот, изредка пинал стену сапогом.
Мудрец потянул Кира за рукав – пойдем, мол, в сторонку, пускай человек злость на скалах вымещает.
– Врет он все, сволочь, – прошептал верзила. – Я того барона имею в виду. Ты должен понимать – война есть война. Ни одна, ни другая сторона без жестокости не обходится.
Тьялец с сомнением покачал головой:
– Убийство женщин, детей…
– Было, – не стал спорить наемник. – Лес рубят – щепки летят. Но никогда… Слышишь? Никогда мы не убивали беззащитных нарочно.
Кир подумал и кивнул. Хотя, скорее всего, его движение осталось незамеченным в густом мраке. У него не было оснований сомневаться в словах Мудреца. До сих пор он не ловил его на лжи. И не только его, но и Кулака, Мелкого, Пустельгу – то есть всех тех, кто составлял костяк отряда, собранного кондотьером с миру по нитке. Напротив, они старались быть предельно честными и с друзьями, и с врагами. Правда, с последними настолько, насколько позволяло самосохранение.
– Да ты не переживай, Малыш! – Верзила хлопнул парня по плечу. – Теперь уж нам живыми не выбраться!
