Византийская ночь

l:href='#fn112'>[112].

Странное сплетение слов завораживало, оставалось непонятным.

Неожиданно Амвросий натолкнулся на ровный кусок березовой коры. Он лежал сразу под второй книгой, являвшейся кодексом. По почерку легко узнавалась твердая рука Валента. Буквы выглядели мелкими, но четкими. О чем могло говориться здесь? Это было увлекательно. Собрав все внимание, Амвросий попытался разобрать написанное:

«Мне не известно кому принадлежала эта подборка хозяйственных книг прежде. У первого сочинения не указан даже автор. Возможно это раб-управляющий, подготовивший трактат для своего господина. По хвалебным речам в адрес Августа сужу: текст написан в его время. Император титулуется еще очень скромно, возможно это лишь первые годы его полновластия. Вторую книгу написал Никомед из Неаполя, очевидно эллин. Он не тратит время на пустое восхваление правителей. В тексте упомянут лишь Луций Вер, соправитель Марка Аврелия. Очевидно, трактат написан до его смерти во время страшной эпидемии чумы . Любопытно иное: в обеих книгах указываются цены на рабов и даются советы по их использовании».

Мальчик оторвался от чтения. Вздохнул. Все спутывалось в его голове. «Марк Аврелий», - мысленно повторил он. Юный римлянин отложил бересту и отыскал знакомый свиток «Дневников Марка Аврелия». Взгляд мальчика пробежал по ровным столбцам букв. Остановился на случайном месте:

«Много комочков ладана на одном алтаре. Один раньше упал, другой позже - вполне безразлично».

«Нет, это бесполезные рассуждения. Какой в них прок? Лучше узнать, что там про рабов. Пригодится. Рабов теперь у нас много», - сказал он себе сурово. Заметки Валента выглядели куда любопытней. Он отложил «Дневники» и вернулся к чтению:

«Никогда я не замечал, того, как меняются цены на людей продаваемых в рабство. В дни моей юности они были одни. Теперь стали другими. Но разница не так велика как в двух этих книгах. При Августе рабы были дешевы и автор «Ведения хозяйства» советует в поместье не слишком беспокоиться о них и не баловать «излишней пищей» и сном, а заставлять больше трудиться. Совершенно иное рекомендует Никомед! Для него кажется правильным создавать семьи рабов и воспитывать их детей, оставляя для хозяйства. «Пусть они доживают до сорока лет. Вам будет только польза все эти годы. Не калечьте их зря, а помните что все это ваши деньги», - говорит автор. Цены, что он указывает, почти в два раза выше тех, что мы знаем в золотой век Октавиана. Самое малое увеличение таково: от 400-500 денариев к 600-700 денариям за взрослого раба» .

Далее следовала колонка цифр, расставленных у наименований профессий. Текст явно остался незавершенным. В конце его была выведена лишь одна фраза:

«Хотел бы я знать, как влияло на богатство империи обилие и недостаток рабов. Ведь, если они дорожали то потому, что их меньше выставлялось на продажу. Но когда империя после Каракаллы погрузилась в хаос и после того, рабы оставались дороги . Не этим ли объясняется упадок наших городов и оскудение государства?»

Амвросий почесал шею темными от грязи ногтями.

- Мне больше нравится второй совет. Разве это хорошо бить людей и изнурять, пускай они и рабы? Надо чтобы каждый был доволен, - произнес он, не замечая, что рассуждает вслух.

- Что ты там говоришь? - послышался голос Ирины. - Хочешь, возьми ржаного хлеба и сушеной рыбы. Есть еще молоко, сыр и спелые яблоки. Они…

- Не надо. Благодарю!

Он задумался. Что-то подсказывало ему, что не все могут быть довольны своим положением. «Если одни богаты, а другие бедны… И еще существуют рабы… Но как это связанно с силой правителей? Почему империя стала такой дряхлой, если была раньше могучей? Ведь так все говорят!» - он постарался продолжить рассуждения Валента, но ничего не придумал, а только зевнул. Теперь записи приемного отца не казались ему уже такими интересными.

Он решил поискать что-то новое. Сам не заметив того, юный римлянин все больше притягивался к магии слов. Многие прочитанные фразы подолгу оставались у него в голове. Особой силой обладал поэзия. Мальчик свободно отличал ее от прозы. Легче, а главное интересней становилось для него чтение. Все больше часов хотелось проводить со свитками. Перемена эта произошла во время болезни. Никто, кроме самого Амвросия, не мог еще ее оценить.

Погибая в огне лампы, потрескивали крылатые насекомые. Они летели на свет сквозь вырубленные под крышей окна. В холодное время их прикрывали шкурами или забивали совсем. Зимой только огонь освещал дома склавин.

Из соседней комнаты донесся шорох. Потом послышался голос Ирины, распекавшей нерадивых слуг. Ей явно нравилось ощущение собственной важности.

Амвросий искал недолго. Ему попался тонкий свиток, заключавший поэзию Мимнермы[116]. Стихи покорили мальчика с первых строк:

Без золотой Афродиты какая нам жизнь или радость?

Я бы хотел умереть, раз перестанут манить

Тайные встречи меня, и объятья, и страстное ложе.

Сладок лишь юности цвет для мужей и для жен.

В мыслях юного римлянина кружились золотые листья, разливались нежные голоса нимф. В центре чудесных дев грациозно плыла богиня любви. Возле нее стоял он - Амвросий. Она ласкала его белой рукой и улыбалась с теплом, которого так недоставало ребенку.

Добравшись до печального конца рукописи, мальчик вздохнул. Любовь и юность в плавно лившихся строках были прекрасны.

«Я когда-нибудь добьюсь совершенного владения словом. Научусь сочинять легко. Все станут удивляться этому», - подумал он.

Чтение все еще давалось трудно, но оно уже приносило радость. Разобрав несколько слов, мальчик мысленно собирал их воедино. Так складывались фразы, начинали звучать четверостишья.

8

Второй раз склавины вошли в город как к себе домой. Вел их сам союзный князь Даврит. Старая римская колония не сопротивлялась, когда несколько месяцев назад варвары подошли к ее ветхим стенам. Высланный для защиты города отряд пограничных войск дезертировал и нашел место безопасней. Состоятельные граждане бежали, а бедняки и рабы даже не пытались защищать основанную во времена Веспасиана колонию[117].