– Тебе не приходило в голову, что отношения этого… Делюжного с его девушкой могут быть сложнее, чем кажутся на первый взгляд? – Он попытался справиться со следующим пельменем, но это оказалось делом невыполнимым, он отодвинул тарелку. И окончательно взялся за вино. – Тебе, мастеру психологического портрета, не бросилось в глаза, что выговор этого… Делюжного так же подходит к Приднестровью, как мой, скажем, к местному сюсюканью?
– Что ты хочешь сказать? – золотозубый набычился, и сразу стало ясно, что драки он не боится. Может быть, наоборот, даже не прочь подраться. Но в планы Стерха это не входило.
– Ты слышал когда-нибудь о фальшивых паспортах?
– Ха, о фальшивых паспортах я могу спеть пану Стерху не одну байку. Кроме того, паспорт пана Делюжного был настоящим, выданным в ментуре, без балды. Я проверил. А что касается выговора… Мне неизвестно, откуда Делюжный приехал в Приднестровье. Он мог осесть там, будучи и из москалей, как ты. Но мне показалось, что у него небольшой след Ставропольского выговора.
– А не обратил ли ты внимание, братец, на его машину? На номера, которые стояли на его «Вольво»?
– Разве у него была «Вольво»? Удивительно, я решил, что он прибыл к нам на сереньком «Запорожце». И вот у этого «Запора» номера были самые что ни на есть Приднестровские. Но я готов признать, что мог и ошибиться, ведь так трудно следить за всем, что тут происходит, и правильно определить машину каждого из наших гостей… Ты не находишь, что это почти невозможно?
Стерх сложил лицензию, забрал свои сигреты, допил вино. Все это не имело смысла. Митяше и Нюре дали двухместный номер, хотя ни у кого не возникало сомнения, что они не муж с женой. На них натравили этого золотозубого шакала, потому что это считалось в порядке вещей. И он должен был выбить, выпросить, «отначить» у мягкотелого дурачка-москаля какую-то дополнительную мзду. Это был их бизнес. Обычный, бесчеловечный, хохляцкий бизнес, когда платить должен тот, у кого есть деньги. Безотносительно к тому насколько это справедливо и честно.
Если украинские таможенники прославились на всю Европу своими немеренными поборами, если они практически грабили поезда с пассажирами, пересекающими узкую полоску случайно доставшейся им земли между Ростовом и Белгородом, если верхушка погрязла в воровстве, размеры которого превышали только размеры воровства российского, если вся эта, так сказать, «незалежная» республика годами не платила за газ, за нефть, поставляемые из России, а при случае и подворовывала его, – то почему в этом подлом и грязном отельчике в пригороде Симферополя должно быть иначе?
– Один последний вопрос? Это ты спустил воду из моей машины, или это сделал Митяша?
– Кто?
– Ты или он?
Внезапно золотозубый оскалился в совершенно очевидной маске ненависти.
– Этот фраер не сумел бы спустить воду. Он бы разлил ее по асфальту, и ты мог бы заметить… Пришлось мне попросить у уборщиц таз, плоский такой… Чтобы ты не трехнулся.
– Понятно, – кивнул Стерх. – Очень правильная оценка способностей… пана Делюжного.
Он купил по дороге бутылку сухого вина и вернулся к себе, на шестой этаж. Вызвонил к себе Вику, и они вдвоем съели ранее принесенные булочки, которые оказались безвкусными, как и местные пельмени, выпили вино.
Теперь их положение стало безнадежным. Митяша мог прикончить Нюру где угодно, сбросив ее с горы. А мог утопить, отправившись поплавать под луной и парализовав одним, достаточно простым ударом в шею, или вообще убить ее и закопать в тенистой, диковатой местной лесопосадке, хотя в такой версии Стерх уже сомневался, для этого все-таки требовалось какое-то присутствие духа, которое Митяша, кажется, ни разу не продемонстрировал.
Когда Вика ушла, чтобы позвонить своему приятелю из «Вечернего Симферополя», Стерх опять разделся и лег в кровать. Его трясло, он чувствовал себя не просто больным, а неизлечимым. К тому же, он не верил, что их трюк с милицейскими сводками хоть чуть-чуть поможет делу. Но ничего другого не придумывалось.
Он хотел бы еще разок уснуть, но стоило теперь ему закрыть глаза, как он видел, как меняется лицо Митяши там, над пропастью, за стоящей на самом краю Нюрой. И почти тотчас, в его сознании возникало виденье того, как Митяша цеплялся за Нюру, как приникал к ней, стараясь спрятаться под ее слабые, девчоночьи руки от ужасов и подлости мира, либо от своей подлости и глупости… Он без сомнения любил Нюру, как без сомнения, она могла быть ему превосходной женой. Если бы не эти дурацкие новорусские замашки, если бы Митина жизнь сложилась чуть более правдиво и правильно, с достойной работой, с пониманием того, что есть на свете совесть и правда… Да, тогда он оказался бы вполне неплохим человеком. И никогда, разумеется, не случилось бы этого убийства. Которого он сам-то не хотел, даже не желал себе его представлять, даже не собирался совершать…
Стерх повернулся на бок, и стал смотреть в окно, на далекие огоньки домов, в которых он никогда не побывает. За этим убийством стоял не сам Митяша, за ним стоял его отец, этот Вильгельм Витунов, названный, если принять во внимание его возраст, в честь Рот-Фронта, в начале тридцатых, когда нерусские имена вдруг запестрели в наших загсах.
Где-то, может быть, за стенкой, ударили часы. Это был не мелодичный бой, а вполне дешевое бряцанье, оно известило, что наступило девять часов. Стараясь избавиться от этого звона, Стерх, наконец, заснул.
Утром следующего дня он с Викой еще раз сходил в «Вечерний Симферополь», проглядел разные сводки. В них не было ничего похожего на несчастный случай с девушкой. Расплатившись с журналистом, обеспечившим им такую услугу, двумя бутылками массандровских вин, хотя сам парень, кажется, был бы не против московской водки, они вышли из редакции, расположенной в солидном, еще сталинском здании с колоннами.
– Что теперь? – спросила Вика робко. Она вообще, изрядно утратила свой напор, только воля в ней еще и осталась.
– Возвращаемся в Москву, – отозвался Стерх. – И разумеется, в вольном темпе… Кажется, пора привлечь к делу сыскарей, только не местных, которым дела не будет до наших рассказов, а кого-нибудь из моих старых коллег.
Еще до обеда они выехали из отеля, и к вечеру были в Белгороде, примерно, на пол-пути до Москвы. Переночевав в каком-то туристском лагере, состоящем из дощатых домиков и шикарно названном кемпингом, они поехали дальше, и незадолго до вечера следующего дня Стерх припарковал свою «Ниву» на ее обычное место перед своим домом. О том, как ему удалось за один присест долететь до Крыма, следуя за «Вольво», он решил никому не рассказывать. Все-равно, никто, зная, как он водит, не поверил бы.
Глава 9
Прежде чем «слить» информацию, полученную по этому делу в прокуратуру, Стерх решил выдержать марку и сначала доложиться Прорвичам. Поэтому следующим после прибытия утром он поехал в их офис, и незадолго до одиннадцати часов вошел в знакомую приемную. Где по-прежнему «мисс» Ивон, по имени Рая, сидела за своим столом, и так же, как несколько дней назад, когда это все только начиналось, читала какие-то стопки бумаг. Можно было подумать, что прошло всего несколько минут, или в крайнем случае, часов. Она точно так же не обратила внимание на Стерха, пока он не подошел к ней.
Постояв, так и не собравшись прервать секретаршу, он на всякий случай поклонился ей, и уселся на уже обжитой диванчик. Это подействовало, она оторвалась от документов и с заметным неодобрением уставилась на него. По прошествию пяти минут, не дольше, она объявила:
– Господин Прорвич очень недоволен.
– В самом деле? Тогда скажите ему, что я тут, это его утешит.
Рая Ивон посидела еще немного, видимо, в раздумье, искривила губы в скептической усмешке и надавила на какую-то кнопку на пультике перед собой.
– Ну, что там еще? – вопрос прозвучал совсем не обнадеживающе.
Ивон Рая повернулась к Стерху и изобразила на лице что-то, что долно было иллюстрировать мнение – «разве я вам не говорила?»
– Пришел господин Стерх. – Возникла пауза, во время которой секретарша и Стерх смотрели друг на друга в ожидании. Наконец, девушка спросила: – Должна ли я направить его к вам?
