комиссаров – Жюва (названного почему-то инспектором) и Каттани. Герои эти, оказавшись в таинственном замке, на протяжении трехсот пятидесяти страниц долго и нудно гибнут – после чего смерть оказывается невсамделишной, а убийца – безобидным шутником.
Пародировать западный детектив ан масс – дело адски сложное. Если советский милицейский роман, существовавший в условиях твердого госзаказа на определенное (не очень большое) число пистолетно-погонных метров готовой продукции, и не старался быть неуязвимым, то на Западе, в условиях конкуренции, жанр эволюционировал. Юмор здесь ценился выше, чем глубокомысленный серьез. В этих условиях талантливый пародист представлял для автора непосредственную опасность: криминальный сюжет, сбалансированный юмором и иронией, давал шанс пародии занять нишу детектива, оттеснив облапошенных профессионалов крайм-литературы. Именно поэтому большинство маститых авторов детективов на Западе давным-давно (едва ли не с момента возникновения жанра) перешли на самообслуживание, умело дозируя в одном и том же произведении традиционную солидность фабулы и элементы самопародии, иронии. В зависимости от темперамента писателя дозировка, конечно, менялась: у Агаты Кристи ироническая микродобавка едва видна, зато романы Дональда Уэстлейка фонтанируют юмором, переполнены добродушной издевкой над каноном (которому сам же автор, разумеется, и следует). Тоскливое занудство насквозь «правильного» Йена Флеминга кануло бы в Лету, если бы экранизаторы не догадались превратить Джеймса Бонда и в героический, и в комический персонаж в одно и то же время.
Сергею Ульеву досталась необычайно трудная задача – спародировать то, что априори отчасти пародийно. Разумеется, автор потерпел полнейшее фиаско. Вытащенные из коробки бумажные фигурки оказались в положении грубых карикатур, чье сходство с оригиналом нередко ограничивается именем и костюмом. Автор вынужден в буквальном смысле высекать искры смеха из своих марионеток: Пуаро радостно бьет по щекам чандлеровского Филиппа Марлоу, мисс Марпл лупит туфлей по лбу бедного доктора Уотсона, Перри Мейсон хлещет Мегрэ, Жюв таскает за усы Пуаро, а патер Браун за неимением лучшего сам бьется головой об пол. Некоторые образчики юмора стоит процитировать. «Ниро Вульф! В то время, как вы облизываете свои жирные пальцы, дети Африки пухнут с голоду». Или: «Эркюль Пуаро! В ваших мозгах слишком много серых клеток, скоро они потекут у вас из ушей». Перри Мейсон, коего мы по недоразумению полагали воспитанным человеком, у Ульева оборачивается площадным хамом («Плакса-итальяшка Каттани или параноик-французишка Жюв?» – шутливо интересуется он). Делла Стрит становится шлюхой. Патер Браун – сальным старикашкой. Мегрэ – альфонсом в кальсонах. Литературный конструктор попал в руки человеку, так и не понявшему сложности проблемы, за которую взялся, да еще вдобавок патологически неостроумному. Если первое обстоятельство можно еще счесть в рамках данной книжной серии случайным, то второе, увы, закономерно. Практически все книги серии издательства «МиК» (и те, что вышли, и те, что анонсируются) представляют собой в той или иной мере результат следования лемовской схеме «Сделай книгу сам». На наш взгляд, «Библиотеку пародии и юмора» должна постигнуть участь библиотеки Александрийской. Для ее же пользы. Есть книги, которые от воздействия пламени сильно выигрывают: становятся предметом вдумчивого абстрактного исследования и перестают, к счастью, быть объектом чтения.
Что касается непосредственно тома Сергея Ульева, то по мере чтения вдруг возникает гипотеза по поводу дополнительной причины, по которой автор превратил нормальных персонажей хороших писателей- профессионалов в сквернословящих и хныкающих придурков. Не исключено, что Ульев подсознательно опасался: настоящие Шерлок Холмс или комиссар Каттани обошлись бы с автором очень скверно. Если так, остается надеяться, что хотя бы отрицательные персонажи, не задействованные, по счастью, в данном повествовании, скажут свое веское слово и разберутся с автором. Я уповаю на Мориарти и Терразини.
Вороватый славный парень
...А ведь у профессора Мориарти тоже были дети – белокурая дочка, похожая на ангела, и ясноглазый сынок с упрямым рыжим чубчиком. И была у Мориарти старая мама, умиравшая долго и тяжело, так что весь дом пропах больницей. И еще у Мориарти по осени ныли шрамы и мучила бессонница: вспоминалась далекая юность, когда толстый английский «бобби», похожий на свинью, впервые ни за что отлупил дубинкой бедного итальянского эмигранта...
Всех этих душещипательных подробностей из жизни суперпреступника мы не найдем у Конан Дойла. И слава богу, что их нет: воспитательная роль многотиражной приключенческой беллетристики, на которой благополучно выросло уже не одно поколение читателей, велика именно оттого, что такая литература заведомо чужда амбивалентности. Здесь все проще и прямее, чем в реальности. Зло и добро четко разведены по полюсам; добро обязано восторжествовать, подлость и злодейство должны быть строго наказаны. Есть гнусный преступник и белоснежный сыщик, компромисс невозможен. И это не просто законы жанра, это его фундамент. При первых, самых легких, сейсмических толчках нравственного релятивизма фундамент разрушается напрочь, и жанр проваливается в тартарары.
Увы, еще в середине 90-х разрушением жанра в России занялся – не без своекорыстной помощи издателей – уралец Евгений Монах. Он одним из первых сделал урку положительным персонажем, оправдав все его гнусности трудным детством и влиянием зоны. Почти одновременно с Монахом разномастных жиганов принялись усиленно облагораживать Владимир Шитов и Виктор Доценко, Виктор Пронин и Евгений Сухов – так что лагерные сидельцы стали выглядеть едва ли не Робин Гудами. Как только зло поменяло знак с «минуса» на «плюс», как только превратилось в «добро с кулаками» (и с наколками на кулаках), настала пора подкопаться под фундамент жанра с противоположной стороны – восславить «грязного копа». То есть обратить в романтического героя такого служителя закона, который живет по воровским «понятиям». Именно этим занялись Андрей Константинов с Александром Новиковым в романе «Мент».
Скажем сразу – высоким (или даже средним) образцом художественности данное сочинение не назовешь. Оба соавтора, видимо, писали книгу попеременно, вырывая друг у друга дымящееся перо, поэтому на красоты стиля внимания тут не обращается – как написалось, так написалось. Вот образчик публицистического отступления: «Со сладострастным писком совокупляющихся мышей хари выползли на свет из подворотен, подсобок магазинов и начальственных кабинетов». Вот прелюдия любовной сцены: «С глубоким вздохом встретились бокалы, метнулись пузырьки газа, коралловые губы оставили след на ободке...»
По совести говоря, вздох бокалов представить еще труднее, чем мышиный писк хари, выползающей на свет, но не будем придирчивы. Отдадим должное авторам. На первых десятках книжных страниц традиционная жанровая схема как будто воспроизводится точно, даже слегка утрируется. Студент питерской «Техноложки» Александр Зверев идет работать в органы – не по разнарядке обкома ВЛКСМ, но по зову сердца. Ибо служитель органов – «тот, кто всегда на острие. Тот, кто рискует. И в любой момент может получить удар ножом в спину или заряд картечи в упор. Тот, кто пашет за полторы сотни в месяц и не спрашивает про сверхурочные... Они действительно были кастой». В таком же газетно-публицистическом стиле авторами представлена и команда противника: «Какие-либо представления о морали, нравственности, совести у них отсутствовали напрочь. Это был изначально грязный, омерзительный мир, и даже представления о так называемой блатной романтике здесь отсутствовали. Их ценности были примитивны. Убоги. Пещерны. Здесь думали только о деньгах».
Противопоставив касту рыцарей правопорядка куче отбросов общества, авторы вместе с героем делают два парадоксальных вывода. Первый: со скотами в человеческом обличье можно бороться только скотскими методами. Второй: рыцари имеют право материально вознаградить себя за самоотверженный труд по очистке общества – не всю же жизнь корячиться без сверхурочных!
Грань перейдена. Авторы ненавязчиво внушают читателям оруэлловскую мысль о том, что хотя все у нас равны, некоторые (которые стоят на страже законности) могут быть равнее других. Имеют право. Заслужили горбом. И подобно тому, как «энергичные» ворюги у Шукшина подводили под свое воровство «экономическую базу», Константинов с Новиковым подпирают грядущее преступление Саши Зверева «идеологической платформой». Стилистика газеты «Завтра», на которую явно ориентируются авторы, тут подходит наилучшим образом. «Растерявшаяся от динамики перемен партийная и советская номеклатура
